Другом ближайшим семьи, так уж давно мне говорили, считался Виталий, красавец, жених по призванью. Виталий женился фиктивно в предвкушении Африки дальней, и у супругов, у каждого, жизнь завязалась своя. Он носил под рубашкой красиво повязанный шейный платок, а на лице печать чужестранства. Это ль не повод нашим девушкам местным тайно вздыхать, с мужем сравнив. Виталий всегда холостяк, несмотря на жену, так казалось. Душа его не привязана сроду никем, никогда. Он блуждает кометой, к Аннете упавшей в подол. Без улыбки его не видали, и без мата его не слыхали, а уж трезвым – и думать смешно.
Для всех пара Виталий и Анна, если и пара, то просто в другом измеренье.
Моя неприкаянность (кого я тут знала?) невольно делала из меня наблюдателя. И вот что я увидела. Взглядом Анна Виталия не отпускала, он же абсолютно раскованным гостем бродил меж гостей. Заметила тоже, что если Виталий заговаривал с Аней или включался в тесный круг ее собеседников, то в ее голосе появлялись своеобразные вибрации и глубина. Я и раньше замечала, если рядом с женщиной появляется интересный ей мужчина, голос ее меняется. Но то же и с мужчинами, нет, нет, не с Виталием.
День рожденья в подполье ушел. Свет выключают. Торт несут, свечи жгут. Много лиц незнакомых, текстильных, наверно. В нашем городе два равно-прекрасных гнезда. Нефтянка для нас, Текстиль для соседей. Стушевалась Аннета пред звездою текстильной Ариной. Девушка крепкая костью, голосом, словом. Внучка героя Гражданской, с фамилией громкой Октябрьской. На основе эсерообрядчества в ней диссидентски возрос мат могучий московской богемы и уверенность полная в силах, уме, превосходстве. Девушки сорта такого встречались мне в жизни. Манят они неприступностью внятной, повадкой богинь, снизошедших до сирых и бедных.
Вдруг непонятный мне взрыв – ссора. Кто-то схватился за стул, кто-то взвизгнул. Вмиг все разбежались, наспех простившись с хозяйкой.
Что за чудо?.. о чем говорили гости весь вечер – не помню. Ни слова, хотя не пила. Осталось только это:
Слова повешенные висели в воздухе,
и потому так хотелось молчать,
Иль выставить локти углами острыми
и выскочить на улицу – покричать.
Чудное чудо разбилось вдребезги,
сделали чучело, поставили к окну,
Лебединая женщина кричала «зарезали»,
и обещала уйти ко дну.
Тем временем чучело научилось улыбаться,
ласково, ласково качая головой.
Нет. Мы не станем никого пугаться,
только вот речь переходит на вой.
Скажет один – слова потеряются,
выступит другой – они уже мертвы, —
Мы их соберём в ожидании чуда,
и сложим в огороде,