Игорь спокоен, Славик тем паче. Только Катюня, сибирская пленница, – сверхчеловек. Как я узнала, что Игорь-олень? В новогоднюю ночь.
Полвторого. Дети уснули, Свету-хозяйку сморило. Что-то мы все перед тортом несвязно кричим. Звонок вдруг, Валентина идет открывать. Только сегодня я обнаружила, что у Славы с ней что-то как будто чуть зреет.
На пороге с громкими воплями, с чем-то немыслимо вкусным Катюня с подругой по спорту. Катя в комнату, Катя на кухню – Славик, склоненный над блюдом, в секунду исчез. Девушка в ярости рыщет повсюду. «Где Славик?» – вопит. Наконец, Света-мама зашла посмотреть на детей. Слава там, оправдался, что дети пищали, он на помощь пришел. Так до меня доходить начало.
Слава добрый, Игорь добрый: злых мужиков не бывает, как кусачих собак в песне доброй.
Та новогодняя ночь закончилась для меня бесславно и прозаично. Алик, сосед Славы, засасывал мое лицо в свой губастый огромный рот и стучал моею головой в стенку, повторяя: «Лада моя, лада». Не понравилось мне, и он отпустил, с горечью молвив: « Ты не орлица». Не учел, что не думала я, не мечтала о карьере птицы хищной, тигрицы, или хотя бы женщины-вамп.
То, что произошло в ту ночь, конечно, от взаимного непонимания. Он не понял, кто перед ним, мне же льстило его внимание, хотя и видела, что это человек сначала инстинкта, а потом всего остального. А вот почему он во мне не увидел чужую, это загадка. Или он считал себя суперменом, или вообще мужчинам такого сорта не свойственно понимать характеры.
Почему так неправильно строятся люди? Вот с Аликом Катя – так пара орлов. Парили бы вместе, а то…
На кафедре как-то лаборанта увидела с книгой. Интересно. Подошла, повернула обложкой, Слава объяснил: «ерунда, хрень собачья». Еще интересней. Обложка бумагой закрыта, я в руки взяла: «Так говорил Заратустра».
Вспомнила, вместе с Катюшей на рынок я шла. Говорили о книгах. С последней серьезностью дева призналась, что Слава ее понимает, и больше никто. Что двое их, высшего свойства людей. Что с Ницше он согласился, что он в восхищенье, и ей благодарен за книгу, за мысли, за то, что их двое, не слитых с толпой, а великих. Катюня раскрылась, поскольку себя просиявшей во тьме ощутила.
Алик не такой. Вменяем, разума крупною солью посыпан, но в нем деве-Катюне равновеликое чую. Вот им бы летать.
Я из другого карраса, но что-то горячее он разбудил, благостный сон мой встревожил. Чувственность? Вот гадство. Негритянские страсти прекрасны, но мавр – благородный, головой Дездемоны он стену пробить не пытался. Он сразу – душил. Алик – не Отелло, и это подарок судьбы.
Теперь, не орлица, я тихую жизнь продолжаю. Но сегодня, сегодня это фиаско. Только в приятной компании я оказалась, пожалуйста, первый день года – и снова одна.
В той квартире таинственный сумрак уставшего праздника тлеет, то смехом детей оживляясь, то вспыхнув ритмичною музыкой, – кто-то запись врубил, сон