– А-а, это… – Хавива хмыкнула. – Да, что есть, то есть. Ведь, почитай, полгода уже… путешествуем.
– Ничего… – сказал Саксум. – Уже немного осталось. Отсюда до Ципори всего два дня пути… Ничего…
К концу октября Хавива встала на ноги, но о том, чтобы продолжать путь, не могло пока быть и речи – женщина была ещё слишком слаба. А потом наступили ноябрьские иды, что означало конец сезона навигации: с этого момента и до третьего дня от мартовских нон, до Плойафе́сии – дня, в который божественная Исис отправилась когда-то на поиски своего мужа Осириса, – всякий выход в море был под запретом. Нет, никто бы, конечно, не велел отрубить отступнику голову или, скажем, посадить его в тюрьму, выходить в море было, в общем-то, можно, и некоторые отчаянные смельчаки из купцов или гонимые голодом рыбаки так и поступали, но каждый из них знал: делает он это отныне исключительно на свой страх и риск, случись что – и надеяться не на кого: боги в это время года глухи к молитвам людей, осмелившихся нарушить их запрет.
Тем временем Пульхр привёл в дом жену, и в тесном рыбацком жилище стало ещё теснее. Хотя никто не сказал гостям ни полслова, Саксум с Хавивой поняли, что пора уходить.
Саксум зачастил на дарнисский рынок и спустя несколько дней договорился с одним из местных купцов, собиравшим караван на Александрию. Купец, узнав, что имеет дело с легионером, пусть даже и отставным, с радостью согласился взять Саксума с собой: дорога на Александрию шла через Марма́рику – пожалуй, самую небезопасную часть африканского побережья. Таковой она считалась из-за частых набегов кочевников-адирмахи́дов, без разбору нападавших как на купеческие караваны, так и на суда, имевшие неосторожность пристать на ночёвку к пустынному мармариканскому берегу. Про диких адирмахидов в Дарнисе ходила масса самых зловещих слухов, начиная с того, что они якобы пьют кровь своих жертв, и заканчивая тем, что природная злоба их столь сильна, что они, поймав на себе вошь, не выбрасывают её и даже не давят, а грызут зубами в отместку за её укусы.
Сорок шесть дней пути от Дарниса до Александрии слились для Саксума в один бесконечный изнуряющий день. Нападение адирмахидов сразу же за Антипи́ргусом, короткий, но яростный бой и четыре могилы спутников, оставленные в тихой лавровой роще на обращённом к морю пологом склоне либийского нагорья; вожделенный колодец, необъяснимо заваленный и отравленный гниющими трупами газелей; страшная «чёрная буря», внезапно налетевшая из пустыни и отнявшая у каравана трёх верблюдов и одного погонщика, бесследно сгинувших в песках, – вот нерадостные вехи этого долгого пути. А ещё пыль. Проникающая повсюду, осточертевшая, постоянно скрипящая на зубах пыль. Саксум, отвыкший за пять последних лет службы от длительных походов, чувствовал себя к концу маршрута совершенно измотанным и с огромным удивлением наблюдал за Хавивой, которая, невзирая на свою беременность и перенесённую болезнь, оставалась весёлой и жизнерадостной и, казалось, вовсе не замечала тягот и лишений дальней дороги.
Новый