Ашер вздохнул и не ответил. Он стоял, виновато потупившись, глядя в землю. Тогда Саксум взял лицо брата в ладони, поднял и заглянул ему в чёрные влажные глаза.
– Аши, братишка, помнишь, когда ты был маленьким, ты воды боялся? Ну, не совсем воды – возле берега-то ты вовсю плескался – а открытой воды. Боялся в лодке плавать. А когда отец тебя один раз далеко от берега увёз, ты голову рубахой накрыл и домой просился, плакал – помнишь?.. Отец ругаться стал, а я тебя к себе на колени посадил и дал весло. А ты сперва всё равно боялся, а потом воду стал веслом плескать. И брызгать. И смеяться начал. И уже на обратном пути не боялся. Помнишь?
– Помню, – сказал Ашер. – Я это очень хорошо помню. Ты меня ещё песенку тогда петь научил. Про весёлую рыбку… – он вдруг подался вперёд, почти вплотную, лицо в лицо, и быстро и горячо зашептал: – И знаешь, как я плакал, когда ты в армию ушёл?! В легион этот свой! Я тогда сразу поклялся, что за тобой пойду! И найду тебя! Я ведь два раза из дома сбегал. Один раз даже до Ципо́ри добрался! И вот, видишь, нашёл!.. – он освободился из ладоней брата и встал прямо. – Ладно, Шимон. Я тебе верю. Я знаю – ты умный. И опытный… Я согласен!
– Вот и славно! – обрадовался декурион. – Умница! Я знал, что ты согласишься!..
– Потому что… – сказал Ашер. – Потому что… Мы ведь братья! Правда? Куда я без тебя? – он помолчал. – А ты – без меня. Верно?
Саксум улыбнулся.
– Верно, Аши! Верно!.. Значит, сегодня, во время первой стражи. Примерно через час после заката. Только смотри – аккуратно! Чтоб никто не увидел, как ты собираешься!.. И не говори никому ничего. Упаси Господи!
– Хорошо, – сказал Ашер. – Сегодня, во время первой стражи… – он повернул голову и посмотрел туда, где над жёлтой кирпичной стеной, вдалеке, в белёсом осеннем небе, неторопливо плыли серобрюхие плоские облака, и повторил: – Сегодня!..
Однако уйти не удалось.
Незадолго до заката, когда подразделение Саксума уже готовилось выдвигаться к северным воротам для заступления в ночной дозор, к декуриону подошёл Идигер и, тронув за локоть, тихо сказал:
– Саксум-ана́, моя твоя хотеть говорить.
Декурион, седлавший в этот момент коня, нетерпеливо оглянулся.
– Ну, говори!
Нумидиец отрицательно замотал головой:
– Келя́!.. Нет! Моя хотеть говорить эдьме́н-дад… эта… шозе́м… тихо, да. Моя хотеть говорить… эта… моя рот – твоя ухо, да.
Это было что-то новенькое. Никогда прежде Идигер никакой секретности при разговорах со своим декурионом не разводил. Саксум тщательно