И бургомистр, и жена бургомистра, и я молча в ужасе смотрели, как Барашков торопливо сунул в карман зажженный фонарик, перехватил правой рукой наган, отскочил, взвел курок, прицелился. Тик-так, тик-так – стучали часы. И снова дрогнул Барашков… Во все глаза, с остановившимся сердцем, смотрел я на черный зрачок вороненого дула. Тик-так, тик-так… Часы не поспевают за ударами сердца. В эти последние мгновения двадцатилетнему Барашкову пришлось собрать все свои душевные силы, чтобы нажать на курок… Пинком в живот ударил звук выстрела. Душу потряс женский вопль. Тонко зазвенели стекла, звенело в ушах, резко запахло порохом. Бургомистр неподвижно лежал на полу. Ворот рубахи распахнулся, открыв серебряный крестик на волосатой груди. Неслышно качался маятник часов…
Из боковушки вышла девочка в длинной рубахе. Она смотрела вниз на отца, а губы ее растягивались все шире в неудержимой улыбке. Она вся тряслась от беззвучного смеха.
Мы кинулись вон, в слепой мрак. Где-то пропел петух. Когда глаза привыкли к темноте, я оглянулся на дом под флюгером…
Рассвет, туманный и холодный, застал нас у тропинки, ведущей к лагерю.
– Самогон-то мы, господа-товарищи, забыли, – сказал я, силясь разглядеть в неверном свете лицо Барашкова, ища в нем признаки душевной перемены. Как же, ведь он только что убил человека, пусть изменника, но все-таки человека.
– Бр-р-р! Как вспомню смех той девчонки… Не нужно говорить об этом хлопцам. Засмеют. И про то, что я там нервничал, скандалил, тоже, знаешь, не стоит говорить. – Николай смущенно улыбнулся, протягивая мне все еще зажатый в руке плакат: – Вот наш трофей. Сам Гитлер! Я и не знал раньше, что он такой… противный!
Группа Аксеныча
1
В лесу нас ждали с новостями. Кухарченко ночью столкнулся в Рябиновке с какими-то вооруженными людьми и едва не ввязался с ними в перестрелку. Незнакомцы оказались окруженцами из подлесных деревень. Они ушли в лес при первом слухе о выброске нашего десанта и уже несколько дней искали нас. Двух представителей этих окруженцев: простодушного на вид великана Токарева и угрюмого лейтенанта, пограничника Покатило, – Кухарченко привел в лагерь.
Десантники наперебой расспрашивали о казни бургомистра Кульшичей. Щелкунов – он не отводил напряженного взгляда от Барашкова, скупо рассказывавшего о последнем ужине иуды, – побледнел и, перебивая Николая, решительно объявил о своем намерении собственноручно уничтожить следующего предателя.
– И я с тобой! – не очень уверенно вызвалась Надя. Ей хотелось скорее испытать себя.
Самсонов медленно обвел нас всех взглядом и веско и убежденно произнес:
– Кровь иуды-предателя не марает рук. Изменник