– А третья? – затаив дыхание спросил Щелкунов.
– Разминировали, – извиняющимся тоном пояснил Барашков. – И мне кажется, как раз ту самую, что ты, Володька, поставил.
Щелкунов облапил Барашкова длинными ручищами и закружил с ним по траве, расталкивая ошалелых от первого успеха парашютистов.
– Две машины и десяток оккупантов… Даем жару! – заявил Самсонов, строча что-то в блокноте. – Расстрелян один предатель из Ветринки… Но как нам узнать, кто выдал им моего связного?
– А мы уже знаем это! – нахмурился Кухарченко. – Помнишь, когда повстречались мы с нашим бородачом, на подводе с ним дядек, отец полицейского, сидел? В Смолицу они тогда за солью ехали. Так вот этого дядю сам комендант Пропойска волостным бургомистром в Кульшичах поставил. Все село на него жалуется. Корысть его заела, земли у солдаток нахапал, мироедом заделался, из своих деревенских веревки вьет. Этот иуда и выдал нашего бородача. Рассказал гестапо, гад, про встречу в лесу, про наши ночные свидания.
За кустами послышался звонкий голос Нади, ее девчоночий смех.
– Вот трещотка! – вздрогнул Самсонов. – Все ей хиханьки да хаханьки!.. А Бородача бы надо к награде посмертно представить, да связи нет. Зарез нам без связи.
– От худого он корня этот Тарелкин, – сказал бывший председатель сельсовета, – от кулацкого корня! Он-то меня и выжил из села.
Заметив, что у него потухла папироска, я протянул Гаврюхину зажженную спичку.
– Значит, будем снова драться, – проговорил тихо, взволнованно Гаврюхин. – Значит, снова заговорит Могилевщина! – Он взглянул на меня помолодевшими глазами. – Вы не думайте, товарищи дорогие, будто мы тут груши околачивали. Эх и горячие же были денечки прошлым летом! Всем работы по горло было. Колхозное добро эвакуировали, истребительные отряды сколачивали. А Могилев как обороняли! Там наш полк народного ополчения вместе с вашими, с Первой Московской дивизией, крепко держался. Мост через Днепр мы, правда, не успели взорвать. Одиннадцатого июля танковый генерал ихний, Гудериан, в хвост ему шило, махнул через Днепр севернее Быхова и попер на Рославль… Дней десять – двенадцать мы в окружении были, от танков отбивались. А про тридцать могилевских студентов-комсомольцев не слыхали? Двадцать восемь из них погибли под деревней Благовичи, вместе с секретарем горкома комсомола!.. Да, трудненько было, а зимой стало совсем невмоготу. Всю нашу жизнь Гитлер перекроил, крепко утесняет народ, последние жилы тянет. Сколько раз я проклинал себя, что не умер с оружием в руках! Да брать не хотели – староват, дескать. Ну ничего! Теперь колесо пойдет!.. У нас тут народ дюже злой на немца. Наплясался