А удивительно либеральными в рассуждениях становятся наши вояки, когда их начинают колотить, как теперь; у них является вдруг здесь прозрение: они начинают говорить о причине всех причин наших неудач – общем распорядке, общем направлении, общем режиме, неслаженности и развинченности нашего госуд[арственного] аппарата… А до этого ходят и держатся настоящими индюками, самодовольно и надменно мня о себе к[а] к об особой высокой породе… К барьеру я теперь бы вас всех вызвал!
На наше несчастье – автомобили не могут ходить за глубокими снежными заносами; поезда – также. Отложу уж до завтра укладку вещей; куда придется отходить?
2½ часа ночи. Обидно и стыдно мне перед Европой, что так умно нас колошматят немцы.
27 января. – 8°R[601]. Ночь провел тревожно. Как будто бы меня публично кто-н[и] б[удь] отхлестал по щекам. Такое самочувствие. Теперь я понимаю, как и от чего возникают революции. Долой наш правящий класс, да подчинится представителям народным наша административн[ая] машина, вся в настоящее время проржавевшая!..
На редкость сегодня чудесная солнечная погода. 3-й армейский корпус Епанчина (правый фланг армии) также отступил; это положивши только перед тем на «успешное продвижение вперед» до 2½ – 3 тысяч людей! Немцы остановились у Бялы, сделавши переход в 45 верст, где, очевидно, устроили себе дневку; завтра ожидается бой под Лыком; в Иоганисбурге – Вильгельм. 57-ю дивизию, так постыдно бежавшую, ожидает, вероятно, участь 54-й дивизии, расформированной после такого же бегства.
Ни на обед, ни на ужин наши горе-стратеги в общую столовую не показывались; хотелось бы думать, что они поджали хвосты и им стыдно на глаза показаться. Сукины они дети[602]!! Не сообразили того, что так ясным представлялось всякому младенцу! Не защитили своих флангов, все думали, что немцы пойдут прямо в лоб; ничему-то наши самомнящие говенники не научились. Нет ли в переживаемой катастрофе предательства и измены со стороны разных фон будбергов и К°?! Уж очень просто прорвались немцы. За обедом один из генералов заметил, что не пора ли нам теперь пригласить к себе на выручку японцев; другой из толстокожих успокоил уверением, что мы опять сюда придем (начавши сказку сначала?!).
Укладываю мало-помалу вещи; пропали наши блины, к к[ото] рым мы готовились. Больше половины штабного состава с своими канцеляриями к вечеру уже тронулась на Сувалки; туда же убралась и значительная часть нашего санитарн[ого] отдела; мы же с квартирмейстером уедем позже всех. Рад, что не продавал своих лошадей: теперь на них надежнее ехать, чем в автомобиле.
Опустели наши помещения. Вечером поздно, когда уже небо вызвездило, почти ни одного огня в зданиях; так грустно на душе. За общей трапезой разговариваем шепотом, больше молчим, уходим чуть не на цыпочках, так, как будто