Я задумчиво пощупала истончившиеся края дыры. Нахмурилась.
– Тут ведь, девонька, дело-то такое, – Шусс тоже провел огрубевшим от мозолей, но чистым пальцем по рваному краю. – Заплатку не поставишь и шов не сделаешь, оно ведь под седлом, вмиг животине спину до крови изотрет. Ты это… померкуй, которые еще годны подлатать, а ежели нет – так, может, еще на что полезное пустишь, и себе чего-нить выкроишь.
– Ничего не буду обещать, Шусс, но попробую, – кивнула я. – Мне самой интересно.
Конюх ушел обнадеженный, а мы с девчонками еще почти два часа возились вокруг стола и болтали. Сколько же я всего нового узнала, кроме обычных кухонных сплетен! Да и сплетни, если их внимательно выслушать и хорошо обдумать, тоже могут дать пищу для размышлений.
Удачно, что эти две трескотуши больше любили говорить, чем слушать, и моих коротких одобрительных хмыков, восторженных ахов и удивленных охов им вполне хватало для того, чтобы считать беседу приятной и содержательной.
Вот так все потихоньку начало налаживаться. Я даже Никитке нашла компанию – двух девочек-близняшек чуть помладше него, веселых, шебутных и отчаянно добродушных. И что существенно – чистых.
Точнее, такими чистенькими они стали не без моего участия. Мама их – совсем девчушка, едва шестнадцать ей было, ну никак не больше. Выдали девчонку из деревни замуж за герцогского солдата, а тот поселил жену в каморку при кухне, заделал детей и свалил куда-то с посольством. Точнее, он, может, и не рвался никуда от молодой жены и теплой кухни, но кто солдата спрашивает…
Мурилла (ох, вот где родители с именем-то угадали!) оказалась очень тихой, спокойной, доброй и услужливой девочкой. И, естественно, кухонное бабье царство ее почти мгновенно заклевало. Спихнули на дурочку всю самую черную работу, ей и с детками понянчиться некогда было – так и таскались за материным подолом из одного самого грязного угла в другой. И вечно получали то тычок, то щипок от тех, у кого невольно путались под ногами.
Я пару раз посмотрела на это со стороны, поняла, что сама Мурилла никак за себя и за детей не заступается, и…
Нет, воевать с бабами было бы неправильно. Только-только меня стали понемногу принимать… хотя себя я в обиду все равно не давала, и это все уже усвоили. Шипение в спину притихло, но не исчезло совсем.
И в одно прекрасное утро я набралась наглости и попросила у метрессы Кунегорды – старшей кастелянши – еще одну помощницу в валяльню. Поскольку конюх Шусс вовсю расхваливал мое искусство и хвастался отремонтированными потниками, а в войлочные чувяки, сооруженные из обрезков и подшитые обрезками же кожи, обулась уже чуть ли не треть дворни, включая меня саму (единственные сапоги надо беречь!), просьба моя была