Он взялся за книгу без малейшего удовольствия. Борода Визеля еще застилала ее страницы. Но, проверяя себя по конспекту, он внезапно наткнулся на вопросительный знак, который был поставлен на полях книги его рукой. Одна страница осталась непонятой при первом чтении курса. Вопросительный знак стоял над теорией Лобачевского о скрещении параллельных линий в пространстве.
Он взял в руки карандаш, перечитал теорию еще раз – и поразился. Как же так?
Стало быть, стоит только одну аксиому подвергнуть сомнению, чтобы вся система, на основе которой работали десятки поколений, была перестроена снизу вверх? Стоило только один раз не согласиться с тем, что параллельные линии параллельны, чтобы на принципе нарушения системы создать новую – и не менее стройную. Вот человек, которого по праву должно было именовать властителем страны геометриков – Вольдемаром Хордой Первым!
Именно так – логикой – и началась эта ночь. Кончилась она прозой.
Еженедельно впадавшая в бешенство татарка больше не кричала на своего полумертвого хозяина за стеной. Хозяин умер. Гортанные родичи утащили его труп.
Рано ушедший спать Халдей Халдеевич не жужжал за спиной, не тыкался в углы.
Никого не было в комнате, из которой еще не ушла болезнь. Он был один. Простые вещи стояли вокруг него. Склянки на подоконнике, коробочки с порошками. Лампочка была прикрыта самодельным бумажным колпаком, и бумага покоробилась, пожелтела…
Бумага начала дымиться наконец, когда он бросил карандаш и, взволнованный, прошелся по комнате. Исчерканная рукопись лежала на столе. Он смотрел на нее искоса, почти со страхом. Она не была еще окончена, он не знал, что это такое. Взглянув на часы, он поразился, увидев, что прошло не более двадцати минут с тех пор, как он взялся за работу.
Папиросы, спрятанные от Халдея, лежали в самом укромном месте письменного стола. Врач запретил ему курить после воспаления легких.
Он сунул папиросу в рот и затянулся жадно.
Оставалось свести параллели. Нужно заставить их встретиться. Наперекор времени и пространству.
Он кусал себе ногти. «Параллели, параллели», – написал он здесь и там на листе и нарисовал острый профиль с горбатым носом и тонкими губами.
«Нужно заставить их встретиться», – начертал он крупно-прекрасными арабскими буквами, но по-русски.
Потом написал сразу на всем листе бумаги от края до края:
«Дул ветер, шумела грозно Нева, вздымая свинцовые волны».
Очень взволнованный, размахивая рукописью, он побежал будить Халдея Халдеевича.
– Халдей Халдеевич, милый, – сказал он и пошел шарить выключатель.
– Милый, – сказал он и, схватив Халдея Халдеевича за плечо, потряс его и сел на кровать. – Вы взгляните только, что я сделал. Я рассказ написал.
Халдей Халдеевич раскрыл глаза