– Вот как? – сказал Демба. – Ладно! В таком случае все ясно. Только одно должен я тебе еще сказать: что ты мне поклялась никогда не любить никого, кроме меня.
Демба очень рассчитывал на это напоминание. Но Соня рассмеялась.
– В самом деле? – спросила она.
– Да, – ответил Демба. – Прошлой осенью. В тростниковой хижине. Мы после ужина пошли в парк, и тогда…
– Не обещала ли я тебе, кроме того, что никогда не буду голодна? Такое обещание мне было бы так же легко сдержать. Я, право же, не думала, что ты такой ребенок, Стани.
– Может быть, ты это отрицаешь?
– Нет, – сказала Соня. – Но тогда я была почти девочкой, с которой ты мог делать, что хотел. А теперь я мыслящий человек. Это очень просто. – Она пожала плечами. – Теперь все изменилось.
Демба, считавший, что напоминание о вечере в тростниковой хижине послужит ему верным средством переубедить Соню, пришел в замешательство. К ее возражению, что «теперь все изменилось», он не был подготовлен. Он взглянул раздраженно на часы и топнул ногой.
– Я думал, что могу тебя образумить в несколько минут. Если бы только я мог тебе объяснить, как для меня дороги сегодня каждые четверть часа! У меня так много дел, а мне приходится терять здесь время из-за твоего упрямства.
– Я тоже нахожу, что ты здесь совершенно напрасно теряешь время, – сказала Соня.
– Ничего не поделаешь, – сказал решительно Демба. – Я не уйду, пока наши отношения не будут приведены в ясность, хотя бы я из-за этого погиб. А мне кажется, – Демба еще раз взглянул на часы и совсем тихо простонал: – Что я из-за этого погибну.
Соня насторожилась. Имели ли какое-нибудь значение эти слова? Не хотел ли запугать ее Демба? Но чем? Ей бросилось в глаза, что Демба как будто прятал что-то под своим пальто. Какой он там последний козырь приберег?
– Ты не должна думать, – заговорил Демба, – что я хочу тебя удержать от путешествия. Но ты поедешь со мной. Сегодня днем я раздобуду деньги и приготовлю все необходимое, а завтра утром мы можем уехать.
– В самом деле? – глумилась Соня. – Ты чересчур любезен и мил.
– Вайнеру ты письменно откажешь. Я тебе продиктую письмо, – продолжал Демба невозмутимо.
– Перестань ты, наконец, нести вздор! Это мне надоело. Ты ведь и сам не веришь, что я стану под твою диктовку писать моим друзьям. Для твоего душевного состояния будет полезнее всего не видеться со мной несколько недель.
Дембе постепенно становилось ясно, что он не в состоянии победить холодное, рассудительное спокойствие Сони. Полчаса уже бился он над этим и не подвинулся вперед ни на шаг. Он понял, как бессилен против твердого решения Сони, не видел больше средств повлиять на нее и убедился, что игра проиграна.
Фотографическая карточка Георга Вайнера, все еще лежавшая на письменном столе, попалась ему на глаза. Вид счастливого соперника привел его в ярость, и он обрушился на Георга Вайнера:
– Это напыщенное ничтожество! Эта обезьяна! И в такого остолопа ты могла влюбиться!
Соня