Вот на какую землю, невольно зябко поежившись, ступили мы со Степой…
А разросшийся бурьян и правда был местами по самую грудь. Ладно, что хоть к оврагам близ забора, которым Сокольнический мелькомбинат огородился от Лесопильщикова пустыря, вела тропинка. Справа и слева от нее бурьян был изрядно примят, казалось, что тут тащили что-то тяжелое. Я нес треногу, а Степа снимал на камеру происходящее с плеча. Все снимал: и как мы ехали сюда, свернув с улицы Русакова, и как добрались, и как вышли, и диковатую панораму пустыря, и наше бодрое шествие по тропинке. Признаться, аномального я ничего не чувствовал: стрелки часов не крутились в обратном направлении, шнурки на ботинках самопроизвольно не развязывались, камера у Степы работала исправно и не вырубалась сама по себе. Все как обычно… Правда, одно странное обстоятельство я все же заприметил: небо над пустырем как-то быстро менялось. Облака над ним проплывали не медленно, что неизменно в обычных условиях и едва заметно для глаза, а буквально проносились над головой, как бывает лишь в ускоренной съемке, словно хотели побыстрее миновать злополучное место.
А вот и сам овраг, начинавшийся возле железнодорожной ветки, что выходила с территории мелькомбината и вела в никуда – в заросли бурьяна и травы. Мы подошли к его краю, но на дне ничего не обнаружили. Спустившись в овраг, глубина которого не превышала полтора человеческих роста, пошли по его дну и скоро наткнулись на большой холщовый мешок. Он был прикрыт ветками, бурьяном и травой, выдернутыми из склонов. Крови под мешком не наблюдалось, и это говорило о том, что если в мешке труп, то убили его не здесь и даже не на пустыре, а в каком-то ином месте.
– Ты снял это? – спросил я Степу.
– Снял, – ответил оператор глуховатым голосом.
– Тогда сейчас снимай меня и следи за моими действиями, – приказал я и, подойдя к мешку, старательно очистил его от травы и ветвей.
Мешок в двух местах был замотан широким белым скотчем. Скорее всего, если в нем, конечно, находился труп, скотч шел по линии груди и ног. Верх мешка был завязан обычной веревкой. Поскольку на веревке и скотче могли оставаться отпечатки пальцев преступников, я не решился развязывать мешок и попросил у Степы ножик, который он всегда носил с собой. Оттянув холстину, сделал широкую прорезь примерно там, где должна была, по моему мнению, находиться голова, и когда растянул прорезанные края мешка, то отпрянул от неожиданности – одновременно и на меня, и сквозь