И народы гурьбою уходят на фронт.
Стало пусто в старинной Женеве.
Это я в исполняю бодрящий экспромт,
посвященный Адаму и Еве.
Конкистадоры
Натянутой струной рыбачьей лески,
врезаясь убегающим в кадык,
прощальный день разрезал этот миг
на равные счастливые отрезки.
В одном еще клокочет детский крик,
в другом шуршат военные повестки,
а в третьем новоселы и невестки
журчат словно по камешкам родник.
Храни любую радость про запас,
она тебе в могиле пригодится.
Свернется на груди твоей как птица,
вернув душе спасительный экстаз.
У бесконечно малых величин
есть притяженье, а не протяженность,
в нем-то и скрыта злая отрешенность
в глазах у веселящийся мужчин.
Магомет и Фатима
Фатима, он рассыпался как горох.
Он – бильярдный шар, не попавший в лузу.
Он – во влажном лесу отлежалый мох
что скатался в клубок по живому пузу.
Магомет, столько бродит в стволах свинца,
вы стреляли, а я в темноте рожала.
Близнеца близнецом и за близнеца,
а последнего на руках держала.
Фатима, нет греха в том, что есть Аллах.
В том, что есть правота в острие кинжала.
Если женщина восклицает вах,
на ее языке проступает жало.
Магомет, есть рука и не знаю чья,
но она не твоя и она сильнее.
Я младенцев складываю у ручья.
Я иду к деревьям и цепенею.
Птенцы
Глаза сияют в черных гнездах:
десятки глаз, мильоны глаз.
Звезда их ест, их режет воздух,
их травит веселящий газ.
Глазаста жизнь, и смерь глазаста.
И все, что есть – всего лишь взгляд.
И в том триумф Екклесиаста,
что строил рай, а видел ад.
Мы видим мутные глубины,
едва ли различая в них,
кто в них воистину любимы,
а кто изъяты из таких.
Стадо
И вот они выходят из воды,
и тянут за собой гнилые сети
болотных трав и варварских соцветий,
налипших на высокие зады,
они молчат подобно палачам,
когда на солнце смотрят исподлобья,
во взгляде брезжит искренность холопья,
и неспособность к жестам и речам,
на солнцепеке стадо тяжелей,
и все понурей выправка коровья:
под палубу заполненные кровью
рыдающие трюмы кораблей.
Звездочеты
К мирскому не приучено труду,
больное сердце село на измену
вливая литры света в темноту,
как молоко в натруженную вену.
Тьма это – яма, в ней не видно дна.
И спящего в колодце рудокопа
не разглядеть подруге с бодуна
без зоркого как птица телескопа.
А нам то что? Мы рождены во тьме.
Наощупь