– Галактионова, сядь. Я сниму наручники.
– Сама разберусь, – глухо ответила Аня и направилась к выходу.
– Я достану дело твоей матери.
Она приостановилась, и Рыжий добавил:
– Я знаю, где батя его держит. И я куплю тебе ещё одно кофе, хотя ты столько его глушишь, что скоро начнёшь чесаться, как твой вшивый кот Шре… Шру… тьфу!
#10. ИННОКЕНТИЙ
Природа медленно и неотвратимо поглощала затон: сквозь бетон прорывались зелёные ещё сорняки, а из трещины в стене генераторной росла березка. Зелёные листья ее, едва поддёрнутые осенней желтизной, ворошил неумолкающий ветер. Воздух наполняла водяная взвесь и соль.
В домике охраны ни свежести, ни природы не было. Пахло спёртостью и гнильцой, свет едва пробивался сквозь грязные окна, но даже его хватало, чтобы очертить неуютное, неухоженное, давно нежилое помещение, похожее на изолятор. Или на «проходняк» между двумя шконарями, где обычно стояла покоцанная тумбочка и где зэки пили, громко отхлёбывая, крепкий, до опьянения, до одури, чай.
Иннокентий потянул на себя раму. Она заскрипела, затрещала и впустила в комнату узкую полосу света. Солнце озарило пылинки, танцующие в воздухе, и косой трапецией скользнуло на пол. Потянуло свежим воздухом затона.
Иннокентий сделал пару шагов и остановился у старой циновки, постелённой на полу. Он отодвинул её ногой, открывая огромное тёмное пятно, и мелкая дрожь пробежала по позвоночнику, винтом вошла в затылок.
– Ну здравствуй, Агата, – собственный голос прозвучал неуверенно и словно бы заглох в тенях.
Иннокентий с треском, с облаком пыли открыл второе окно, и в помещении заметно посветлело. Из дыр на месте отвалившейся штукатурки смотрели кирпичи из глины с соломой, усаженные на раствор и затянутые металлической сеткой.
Когда Иннокентий только поселился здесь, он лично сбивал старую штукатурку до основы и укреплял, и лицевал стены наново. Тогда саманные стены ему нравились. Дюбеля не проваливались в них, как в ракушечнике, и полочки держались крепко.
Теперь нутро из глиняных кирпичей выглядело мерзко, отталкивающе, будто Иннокентий вернулся доживать век в сырой земле.
В могиле.
Он тряхнул головой, отгоняя образ, направился в каморку с умывальником и заглянул внутрь. Воды не было.
И ванной не было, лишь стоял высокий, как трибуна, толчок. Иннокентий усмехнулся. Они всегда жили без ванной – перебивались чайниками, тазиками и летним душем. Аня не возражала, но Агата… Агата припоминала эту ванную при каждой ссоре.
Чего-чего, а припоминать она умела.
Иннокентий вытащил из-за толчка красное ведро и прогулялся до края причала, где зачерпнул морской воды и улыбнулся солнцу, тёплой осени, нахохленным чайкам.
Вместо тряпки он намочил свою старую футболку и взялся за пыль.
Тёмные влажные полосы прочертили подоконники и табуретки, гнилую клеенку на столе. Заблестел дисковый телефон, умылся старый телевизор.
На зоне телевизор был единственной