– А если на ножницах написано: «Запихни меня»?
– Галактионова, это ножницы.
Она хотела что-то вставить, но Станислав ей не дал:
– Первая очередность – ближний круг. Друзья, парни, работа, учёба… сайт сайтом, но что-то заставило Александру устраивать эти игрища. Что в школе, что с сестрой.
Галактионова повела бровями, мол, услышала, но не очень согласна. Станислав почувствовал, что теряет терпение.
– Послушай… – он не смог спрятать раздражение, и голос его задрожал. – Твои выходки уже стоили жизни человеку. Хочешь продолжать? Под внутреннюю проверку хочешь?
– Мы можем работать в двух направлениях.
– Галактионова, ты глухая?
Ему до колик хотелось увидеть в этих карих иллюминаторах хоть тень вины за смерть Александры, но там показалось что-то другое. Что-то шевельнулось, подержалось на плаву и тут же пропало, словно гигантский спрут ушёл на дно.
– Кстати, ты помнишь, когда мою мать перестали искать среди погибших?
– Чего? – удивился Станислав. Его всегда бесила эта привычка Галактионова скакать с темы на тему. – Мне почем знать?
– В архиве сказали, что дело у твоего папы.
Станислав сложил руки на груди и сделал лицо кирпичом.
– Ладно. Я поняла. Ближний круг.
Галактионова покивала какой-то своей мысли и вышла.
Станислав оглянулся на гробы, поежился. На душе было гадко и противно, и висело какое-то предчувствие, что нет, не «ладно», что эта циркачка, эта юродивая так не успокоится.
– Как же меня всё это задолбало, – шепнул Станислав.
Мёртвые сестры, конечно, ему не ответили.
#4. КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ
Солнце пробивалось сквозь желтеющие листья алычи: нагревало то руки Константина Михайловича, то панамку на голове. Он недовольно ёрзал на складном стуле и посадочным совком выкапывал в земле одинаковые, как шеренги солдат, кубические ямки.
Приближался шум шагов.
Константин Михайлович оглянулся и ладонью прикрыл глаза от солнца. Сперва он увидел только силуэт на фоне золотого сияния, затем различил лысую голову, перистые облака за ней и синее, до боли синее небо.
– Ну, здравствуй, – сказал глухо Константин Михайлович и продолжил копать.
Человек за спиной молчал, но молчал тяжело, так что делалось не по себе.
– Хорошо на свободе? – не выдержал первым Константин Михайлович и выдрал тугой корень из земли.
– Сочувствую с Мариной. Мне и не сказал никто.
Ответ неприятно кольнул. Жена умерла так давно, ещё в начале срока Галактионова, что это казалось привычным, данностью. Не вызывало чувств и эмоций. Тем более – стыда.
За что?
Перед кем?
Константин Михайлович совком округлил ямочку в центре, подровнял края и подтащил рассаду лимонных и оранжево-жёлтых бархатцев.
– Ты Славе обещал уехать.
Собеседник молчал – с годами он явно не стал разговорчивее.
– Больше слово не держишь? – поддел