Не рубаха от работы
Спрела на спине от пота,
Не Земля могучим трусом[1]
Горы в щебень раздробила.
То Союз наш нерушимый
Попущением преступным
Вдруг разбился, раскололся…
Но осталася Россия,
Хоть и тоже не без трещин –
Как основа, что сплотила,
Верим крепко, всё ж навеки
Нерушимую державу.
И она, слезу утерши,
В родниках омывши раны,
Нáзло всем с колен восстала
И богатырём былинным
Снова приглашает в гости
Всех, кто под её десницу
Встать готов по доброй воле:
Пусть все видят, что Россия
Впредь могуча будет дружбой
И никем непобедима,
Потому как солнце правды
Из России миру светит –
Как и из Святой Руси бывало
Истина лилась с лихвою.
На этот раз я не аплодировал, я встал с лавки и по-прежнему, хоть и с трудом выдерживая его взыскательный и одновременно взыскующий взгляд, высказался:
– Просто сказ! Героико-патриотический такой сказ! Эпос! На грани с былиной! За гранью! Нет, правда! Одно это «с лихвою» чего стоит! Признáюсь вам, я ожидал услышать «рекою», и вдруг это «с лихвою» – меня просто протрясло!
Он не успел ответить – из сеней в залу с грохотом ввалился Генка. Мигом оценив происходящее, он, не здороваясь, заорал, обращаясь к Валерию Дормидонтовичу:
– Ну ты, театр у микрофона, там тебя обыскались уже! Хорошо, я сообразил: счас, говорю, я вам этого чтеца-декламатора доставлю без следов насилия на теле – хоть какую судмедэкспертизу проводи. С администрации из Уваровки Надька-замша[2] прикатила на джипе. Потолковать с нами, говорит, хочет. С населением. Я ей: толкуй, мол, вот мы с Люськой – квалифицированное большинство составляем. Составляли, пока вот он сюда не заявился. Да и то – он же незарегистрированный, нелегал, можно сказать. Ты ведь, Лёха, незарегистрированный у нас пока, верно? – оборотился он в мою сторону и не, дождавшись ответа, продолжил: – Ну я так и сказал! А она говорит, что, мол, к большинству она с полным её почтением, но разговор такой, мол, что лучше с полным составом – вместе с Валерием Дормидонтовичем то есть. – Последние слова Генка произнёс бабским, как ему казалось, голосом – тоненько и нараспев, с нескрываемым своим отношением к замше.
Не успел он закончить, как за окном послышался звук мотора, мягко хлопнули дверцы дорогой иномарки, и на пороге появилась, очевидно, замша в сопровождении Люськи и огромного бритого под ноль качка.
– Здравствуйте, – произнесла пришедшая, – а ты, Володенька, погуляй, подыши хорошим воздухом, – чуть повернулась она к качку, – тут народ мирный – тебе делать будет нечего, погуляй пока.
Уваровка была административным центром сельского поселения и отстояла от нашей Косолаповки километров на двадцать, добрые пятнадцать из которых лежали по просёлку, выводившему на мало-мальски заасфальтированную