Барт вытянул шею и глянул на меня из-за груди Дымка.
– Что ты сказала?
– Что слышал, – отрезала я, отворачиваясь к окну.
– Не, не слышал, – возразил Барт.
– Тогда почему тебе так хочется, чтобы я повторила?
– Потому что…
– Потому что ты и в первый раз меня слышал!
– Проклятье! Да ты чокнутая, девчонка! – смешок Барта подхватил ветер и растворил в ночи – вместе с моей гордостью.
Дымок продолжал улыбаться и барабанить пальцами по своим длинным, перевитым мышцами бедрам. Мучительный стыд постепенно объял меня, когда я догадалась, что Дымок не собирался меня домогаться. Он бы потусил со мной и Бартом еще часок, а потом поехал домой, лег в постель и стал ждать, пока Уинтер закончит смену, чтобы трахаться с ней до рассвета. Я стала с преувеличенным интересом разглядывать здания, мимо которых мы проезжали по Милуоки-авеню. Мебельные магазины, забегаловки с тако, «Книги для слабовидящих». Люди, стоящие в очереди, чтобы послушать какую-то группу в клубе «Сабтеррениан». Никто из них не знал, что́ я сейчас сказала. Но под унижением чувствовался зародыш чего-то другого – гордости: я сделала то, что велел доктор Розен. Произнести эти слова было все равно что прыгнуть с вышки; для этого потребовалось все мужество, какое я смогла собрать. Теперь, пару минут спустя, до меня дошло: эти слова еще теснее пришили меня к доктору Розену и группе. И через четыре дня я буду сидеть в кругу и рассказывать об этом вечере, когда я одержала победу над своими нервами – и здравым смыслом, – чтобы последовать совету врача.
Когда мы добрались до бара «Бактаун», оказалось, что на уличной веранде мест нет, так что Дымок остался на тротуаре, чтобы выкурить сигарету. Бугенвиллея обвивала забор, источая легкий сладковатый аромат.
– Хочешь? – спросил он, протягивая мне пачку «мальборо».
О, как я хотела сказать «да», чтобы у нас был этот идеальный совместный момент, когда мы бы затягивались и дымили, как красивые люди в кино, люди без проблем с психическим здоровьем, без сексуальных заморочек, без расстройств пищевого поведения, без глистов! Если бы я сказала «да», он придвинулся бы ближе и поднес зажигалку к моей сигарете. Его запах – дым, жвачка, все, что собралось за день, – стал бы частью воспоминания.
Но я не могла заставить себя взять сигарету. Недавно доктор Розен объяснял Рори, упомянувшей, как сильно скучает по куреву, что в процессе вдыхаешь токсичную ненависть к себе.
– Нет, спасибо, – ответила я.
В следующий вторник я приехала на группу, когда солнце только-только показалось над верхушками деревьев. Я не спала с четырех утра – несмотря на то что накануне, как обычно, звонила Марти за аффирмацией, – и решила просто поехать в центр, посидеть в кофейне.
Я нянчила в руках