– Умоляю тебя – не пиши о боге музыки.
Персефона обнаружила, что кивает, завороженная таким ранимым взглядом темных глаз Аида. Он не доходил до такой степени отчаяния, даже когда пытался запретить ей писать о себе.
– А как же Сивилла? – произнесла она. – Если я не разоблачу его, кто ей поможет?
Взгляд Аида смягчился:
– Ты не можешь спасти всех, моя дорогая.
– Я не пытаюсь спасти всех – только тех, кто пострадал от богов.
Аид всмотрелся в нее долгим взглядом, а потом убрал с ее лица прядь волос:
– Этот мир тебя не заслуживает.
– Заслуживает, – ответила она. – Все заслуживают сострадания, Аид. Даже в смерти.
– Но ты говоришь не о сострадании. – Он провел большим пальцем по ее щеке. – Ты надеешься спасти смертных от наказания богов. Это так же несбыточно, как обещать вернуть мертвых к жизни.
– Только потому, что ты так считаешь, – возразила она.
Аид отвел взгляд, стиснув челюсти. Персефона явно задела чувствительную струну. От осознания вины у нее все внутри перевернулось. Она знала, что поступила нечестно. В подземном царстве были свои правила и равновесие сил, которые она не совсем понимала.
Она задела его, сама того не желая, но ей так хотелось все изменить. Богиня потянулась к нему, чтобы он снова взглянул на нее.
– Я не буду писать об Аполлоне, – сказала она.
Он слегка расслабился, но выражение его лица по-прежнему было непроницаемым.
– Я знаю, что ты стремишься к справедливости, но, прошу, поверь мне на слово.
– Я тебе верю.
Его лицо ничего не выражало, и у Персефоны сложилось впечатление, что он ей не поверил. Эта мысль ускользнула от нее, когда Аид поднял ее на руки, глядя в глаза, и пошел обратно к постели.
Он усадил ее на край, помог раздеться и уложил на спину. Сам он встал на колени у нее между ног, и его губы медленно спустились вниз и накрыли напряженный комочек нервов в центре между ее бедрами. Персефона изогнулась над кроватью, уперевшись головой в матрас и погрузив руки в море простыней вокруг. Ее дыхание сбилось.
– Аид!
Ее вскрики, казалось, не произвели на него никакого впечатления, потому что он продолжил свои томные, мучительные ласки. Вскоре его пальцы раздвинули ее горячую плоть, присоединившись к языку. Он поглаживал и растягивал ее, двигаясь в одном ритме с ее дыханием, пока она не достигла вершины.
Закончив, он приподнялся, поднес свои пальцы к губам и облизал их.
– Твой вкус – мой любимый, – произнес он. – Я мог бы пить тебя весь день.
Аид обхватил ее за бедра и подтянул к себе, войдя в нее одним быстрым толчком. Она чувствовала его в своем теле и в своей душе.
Он ритмично задвигался внутри ее, и вскоре ее стоны превратились во вскрики.
– Назови мое имя, – прорычал Аид.
Персефона вцепилась пальцами в шелк. Простыни