Она… невероятная.
За год я ни разу не усомнился в её адекватности. Не мог даже предположить, что такой хороший, образованный и начитанный собеседник… ребёнок.
Ребёнок! Ну, а как ещё? Пятнадцать лет! Боже, я всё это время ходил под статьёй.
Ничего не выдавало в ней дитя. Работа официанткой в богом забытом придорожном кафе. Забеги по магазинам для пожилых соседей. Эрудированность… Да и будем честны, она и не выглядела на свой возраст. Даже на те семнадцать лет, о которых она обмолвилась лишь однажды, солгав мне при этом. Меня влекло к ней не так, как к остальным. Это не было похотью и страстью. Это было что-то другое, где важнее всего то, что это просто БЫЛО.
Мы и целовались-то всего пару раз… Но…
Кому я лгу? Зачем? Скажи она мне правду, я бы ждал такую, как она, и три года, и пять лет, столько, сколько бы потребовалось. Настолько девчонка забралась мне в мозг и сердце. Но Аня не признавалась до последнего. Даже её шестнадцатый день рождения организовывался под лозунгом – Анюта теперь совершеннолетняя. А на мне теперь клеймо на всю жизнь, что я чуть ли не педофил. И пусть между нами ничего интимного не было, но, кто знает, что могло бы быть, не услышь я впервые это обвинение от её матери.
– Чего скис? – выводит из пучины воспоминаний голос приставленного к нам следователя.
Прохоров отнюдь не горит желанием заниматься такой ерундой, как семейные разборки и домашнее насилие, но против моего отца не попрёшь – явился к нам в больницу как миленький.
– Мы, можно сказать, соседи. – хрипло выдыхаю я, глядя на кабинет гинеколога, куда отвели Аню. – Думаешь, отчим её… – голос надламывается.
– Я вообще не думаю. За меня будут думать факты и заключения специалистов, Максим.
На хера вообще такие люди идут в полицию? Ничего их не волнует и не цепляет… Хотя, наверное, так и должно быть, на всех жалелки и сострадания не хватит.
– …она же сказала, что ни в каких половых связях с отчимом не состояла. Чего ты так напрягся? Ты её вообще видел? Краля, которую вряд ли можно принять за малолетку.
Это Анька краля? С разбитым носом, синяком на скуле и рассечённой верхней губой, не говоря уже обо всём остальном – краля?
– Прохоров, ты бы лучше помолчал, если уж рот о фактах открыл. – стараюсь контролировать злость. – Ей семнадцать лет. Она по закону несовершеннолетняя, а ты сейчас прямым текстом даёшь оправдание мужикам, которых потянет на помоложе, ещё помоложе и ещё.
– А какой закон этим несовершеннолетним даёт право уже в свои пятнадцать бухать и детей рожать? – ухмыляется следователь, переступив с пятки на носок.
Злость подбирается к запредельной отметке.
Мне срать на всех тех, о ком говорит Прохоров. Пусть в пятнадцать, что хотят, то и делают! Они не должны быть шкалой и ориентиром при формировании мнения о подростках. Это всё не об Ане! Она не такая!
– Я попрошу у отца, чтоб тебя заменили. –