Через пару часов он возвращался домой, его штормило, вело. Он курил сигареты «Верлен», дарил мозгу символизм и встречу с Рембо, выстрелы и тюрьму.
«Утром друг проснулся с Найдёнышем, посмотрел на него и удивился: нос его друга покраснел и опух. Он разбудил Найдёныша, объяснил ситуацию и дал ему зеркало. Тот испугался и стал смотреть на друга с ожиданием. Такая ситуация была ему, судя по всему, впервой. Друг всё понял, оделся и ушёл. Вернулся с мазью, открыл тюбик и помазал Найдёнышу нос. Тот успокоился, лёг, положил зеркало рядом и стал ожидать поправки».
Прошёл мимо тридцатиметрового памятника Хайдеггеру, чья левая рука держала бутылку вина, текущую камнем, а правая рука держала книгу «Бытие и время», из которой вылетали вороны – буквы и читали – клевали – глаза автора. Рядом навстречу прошагали Верховенский, Ставрогин, Кириллов и Шатов, они поздоровались с Фёдором, пожали ему руку, предложили пивка. Он не отказал, наоборот – купил водку и воду «Джермук», прошёл с парнями к гаражам, устроился с ними на камнях, начал выпивать, как писать роман, потому что всякая пьянка – создание книги, музыки или фильма, которые выходят в воздухе и растворяются, постигаются, съедаются лёгкими людей. Они пили и пили, а в голове Фёдора Найдёныш кушал салат и кашу на кухне, пока друг делал ему бутерброд с сыром и колбасой. Вскоре каша закончилась, и, к стыду своему, Найдёныш понял, что он пока что не сыт. Не наелся ещё. Он стеснялся сказать это другу, потому посмотрел на него. Тот ничего не понял. Тогда Найдёныш взял ломтик хлеба, вытер им тарелку и съел его. Друг засмущался, он запустил половник в кастрюлю и наполнил тарелку Найдёнышу. Тот съел пол-ложки, отвернулся, отодвинул кашу и пошёл в спальню. Там лёг на кровать и начал любоваться стеной. Друг пришёл, лёг рядом и заговорил с Найдёнышем на языке, который знали только они. Каша стыла на кухне. Бутерброд отдыхал.
Ставрогин сказал:
– Хайдеггер – герой Достоевского, мой друг, он вышел из «Бесов» и начал свою самостоятельную жизнь вовне, пил, ел, размножался, читал Гуссерля и писал «Бытие и время» и другие работы. Творил так: оцифровывал своё тело, переводил его в текст, пока не закончился. Кончился, а не умер. Перешёл. Его книги – душа и душа.
– Ну, Достоевский сам, – заговорил Шатов, – от самоубийства отличен тем, что убийство.
– Нас сотворил тот, – произнёс Верховенский, – кто сам был героем книги. Был ли он снаружи? Хороший вопрос. Думаю, нет, так как Достоевский – играющий тренер. Его не было и нет на бровке. Он забивал мячи.
– Забиваю, –