Кетар видел, как белым призраком, верхом на олене, устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль, проплыла мимо него Индиль, в сопровождении дриад, и растаяла в мягких лучах утреннего солнца.
«Ее мысли не о переговорах. Не за этим она едет к эльфам. Она думает лишь о том, кто даже не подозревает о ее существовании…» – думал фавн.
Самого фавна мало заботили государственные вопросы – он привык жить отшельником и не признавал никакой власти. Он не был связан обязательствами, не был ограничен предрассудками, никуда не спешил и ни от кого не зависел. Он вел уединенную размеренную жизнь, изучал свойства лесных трав, играл на свирели и наблюдал за беззаботными нимфами, порхавшими в роще. Он был свободен. У него было все, в чем он нуждался – и все это давала ему Природа. Он брал лишь то, что требовалось ему для жизни, и не принимал излишеств. Вещи тяготили его. Он считал их ненужным грузом, который вынужден тащить на себе их обладатель. Они привязывали к месту и лишали свободы – свободы внешней и свободы внутренней.
У Кетара не было дома. Точнее, весь лес был его домом. Он знал каждую тропинку, каждое деревце, каждый ручеек. Он всегда появлялся там, где ему было угодно, и тогда, когда ему было нужно, и уходил, когда считал необходимым, ни с кем не простившись. Он не любил прощаться. Это всегда отнимало много времени и оставляло неприятный осадок на душе.
Ночной разговор с нимфой встревожил его. Ни Тьма, спускавшаяся с гор, ни видения, не предвещавшие ничего хорошего для жителей Нимфийских Лесов, ни внезапное отбытие его подруги в Эльфийские Земли – недалекие, но такие неприветливые – ничто из этого не тревожило его так, как те трогательные нотки в голосе Индиль, которые появлялись, как только она начинала говорить о нем, о Правителе Эльфийских Земель. С ним, с Кетаром, она никогда не говорила так, как говорила о том, о другом… Кетар всегда был для нее другом, братом, просто фавном… ее фавном. И не более. А ведь все свои песни он слагал только о ней и только для нее…
Они росли вместе, играли, будучи детьми, секретничали и дурачились как умели. Сколько он помнил Индиль, она всегда жила в своем вымышленном мире, где все происходило по ее правилам, где все подчинялось ее фантазиям и мечтам, а то, что не вмещалось в рамки созданной ею действительности, оставалось за ее пределами.
Индиль никогда не довольствовалась тем, что имела. Ей всегда хотелось большего. Иногда ее желания были сродни несбыточным мечтам. Но она настолько верила, что желаемое осуществимо, что любое ее желание казалось ей уже реальностью.
Вот и теперь ей взбрело в голову увлечься не просто представителем другого, далекого для них народа, но их Королем – тем, на кого не каждый из его подданных осмеливался поднять глаза, тем, кто понятия не имел о существовании маленькой лесной нимфы, мечтавшей о встрече с ним.
В отличие от Индиль, Кетар был осторожен и предусмотрителен. Он привык чувствовать ответственность за нее, ловить ее на крутых поворотах, не позволяя ей упасть в глубокие ущелья ее безудержной фантазии. Возможно, покоя ему не давало именно это чувство