Он был невысок, широк в плечах. Как сейчас вижу его волнистые волосы, тронутые проседью, умные грустные глаза.
Мы разговаривали, пока мама переодевалась. Как-то спросил, что я знаю об истории евреев. Ничего я не знала, конечно. Он был очень удивлён.
– Вы не читали Фейтвангера? Как вам это удалось?
– Зачем ты морочишь ей голову, она растёт в другой среде, в другой литературе. Пусть будет нормальной русской девочкой, чтобы ей было легче жить, чем нам с тобой.
Фейтвангера я прочла залпом, том за томом, впитывала в себя этот неведомый и прекрасный мир. Тогда я впервые почувствовала себя еврейкой. Но я же выросла на русских сказках, на Пушкине, на русской, исконно русской литературе! Как это совместить? Кто же я, какая я?
Жила в еврейском квартале, в классе у нас было, наверно, половина еврейских девочек. В детстве никогда не сталкивалась с антисемитизмом, и это в ту пору! И в институте миновало, началось на работе. Но в полной мере мне дали почувствовать, что я чужая, в писательской организации. Ещё как дали понять, что мы не одной крови!
Но когда это ещё будет! А пока я читаю историю своего народа и чувствую, что я и его частица, так же, как русского. И это на всю жизнь.
Я каждый день иду мимо Синагоги по Газетному. И как-то меня останавливает пожилой человек.
– Почему вы никогда не заходите? Это самое страшное, что никому из еврейской молодёжи не нужна собственная история. У нас огромная библиотека, но никому это не нужно.
– Я не знаю еврейского языка, – говорю виновато.
– Можно было бы устроить чтения, я бы переводил с листа…
Я молчу, мне очень интересно, но я боюсь. Чего? Переступить какую-то грань?
Не помню, на втором или на третьем курсе я спросила у мамы:
– Как поживает Семён Львович?
– Я давно его не видела. Он пропал куда-то, когда шло "дело врачей".
– Он же не врач!
– Он еврей.
12. Музыка
Когда в моей душе начала звучать музыка, я не помню. Она вошла мне в душу не сразу, как театр, раз и навсегда. Нет, подступала исподволь, пропадала, не находя отзвука, и возвращалась вновь.
Наверно, только в десятом классе душа моя вдруг проснулась для музыки.
Чёрная тарелка репродуктора обладала прекрасным вкусом. Театр у микрофона, все известные оперы, а сколько музыки, сколько музыки!
Пела я только дома, когда меня никто не слышал, твёрдо помнила, что слуха у меня нет. Но я запоминала музыку, легко узнавала с первых нот вступления!
Как-то на переменке Римка стала напевать «Рассвет на Москве-реке». Его только накануне передавали по радио, я бежала из кухни в комнату, и остановилась, как вкопанная.
– Что это? – спрашивает Римма.
– «Рассвет на Москве-реке».
– Откуда ты знаешь?
– Оттуда, что и ты. Его вчера передавали по радио.
– Но ты никогда не говорила, что любишь музыку!
– А зачем об этом говорить…
Филармония,