Мичман почувствовал, что тело его наполняется неким легким восторгом, – ну, будто бы у ребенка, – он издал птичье фырканье, покрутил восхищенно головой:
– Ну, Пашок-Запашок!
А Паша уже вновь мерил реку кокетливыми саженками, отплевывался водой, устремляясь к густому темному кусту, нависшему над блестящей тканью воды.
– Здесь должны быть хорошие добычливые норы, – на плаву, фыркая, прокричал он, – не занесенные илом. Раки, они обязательно чистят свои норы, в иле не живут.
– Они кусаются, Паша! – вдруг воскликнул мичман.
– Ну и что? Это же хорошо! Раки, которые не кусаются нам, дядя Ваня, не нужны. Это дохлые раки.
Через полчаса ведро было полностью набито беспокойно шевелящимися, крупными, будто подобранными для выставки, раками.
– Вот что значит удобрения на поля перестали вывозить, гадость прекратили сбрасывать, – сказал мичман, – в речках сразу раки появились. Чисто стало, дерьма нет. И главное, мерзавцы – как на подбор, все – калиброванные.
– Мелкие тоже попадались, – сказал Паша, отдуваясь и прыгая на одной ноге, вытряхивая налившуюся в ухо воду, – но я их не брал.
В нескольких метрах от машины в небо уже поднимался сизый струистый дымок – на песчаной плешке мичман развел костер, Мослаков кинул на него лист железа – оцинкованный, чистый, блестящий, объявил довольно:
– Сейчас залудим такое блюдо, что ни одному ресторану не приснится.
– Ну Пашок, ну Запашок!
Печеные раки, посыпанные солью, стреляющие душистым парком, нежно щекочущим ноздри, оранжево-красные, с загнутыми лопастями хвостов, были вкусны, таяли во рту, обжигали язык, небо, делали физиономии едоков счастливыми и глупыми. Детский восторг обуял их. Ну, ладно бы обуял только Мослакова, человека молодого, восторгу поддался и лысый, с седыми висками, немало настрадавшийся в жизни мичман…
Поев раков, мичман проворно скинул с себя одежду, затем, опасливо глянув в одну сторону, следом в другую, смахнул трусы и прямо с бережка, животом шлепнулся в воду. Из воды, погрузившись в реку с лысиной и шумно, с воплями и пришлепыванием вынырнув, прокричал:
– Ты, Пашок, посиди малость на берегу, постереги казенное имущество, а я градусы с себя собью…
Капитан-лейтенант со снисходительной улыбкой наблюдал за Овчинниковым, думая о том, что нетребовательному человеку для счастья нужно очень мало: сунет ему судьба маленькую подачку в виде десятка раков и купания в жаркую пору, когда на плечах от солнца дымится кожа, и человек уже счастлив. Эх, жизнь!
Через двадцать минут они двинулись дальше.
Если уж в средней полосе России вызвездилась жара сродни африканской, то можно себе представить, какая она была на Волге, в Астрахани, да в нижней части реки. От жары здесь слепли даже коровы.
По Волге плыло много рыбы: осетры пробивались вверх по течению, за гигантскую плотину Волгоградской