Может, и не впервые, но материться не любила и при редактировании уговаривала авторов избегать подобных выражений. «Всё! Пусть катится, откуда пришёл! Надоело!»
По Дворцовой лихо накатывала круги молодёжь на роликах, туристы прогуливались и фотографировались на фоне Зимнего дворца в обнимку с Петром Первым и Екатериной Великой. Ряженные исторические личности, как всегда, назойливо приставали к каждому проходящему, пытались остановить и Лилю, но она отворачивалась и делала вид, что не замечает их.
Мимо процокала белая лошадка, запряжённая в небольшую бутафорскую карету для желающих по-настоящему прочувствовать дух великого имперского города. До захода солнца ещё было далеко, но небо медленно меняло оттенки и кое-где появлялись бледно-розовые мазки, всё говорило о том, что закат предстоит волнующе прекрасный. Лиля стояла, задрав голову, и её взгляд невольно упал на самую верхушку Александрийского столпа, где, сколько себя помнила, парил ангел с крестом. Она навела на него камеру телефона и увеличила картинку. У самого подножия ангела кто-то стоял. Без сомнений, это мог быть только он, Олег. «Символично!» – подумала Лиля, понаблюдала за его передвижениями ещё несколько минут и двинула в сторону арки Главного штаба, уверенная, что Олег не заставит себя долго ждать: «У него нет альтернативы – я или никто!»
– И куда ты направляешься? – как ни в чём не бывало спросил Олег. Он стоял прямо перед Лилей и застенчиво лыбился.
– Ровно туда, куда ты просился – канал Грибоедова…
Казанский… – передразнила Лиля Олега, пытаясь поймать его интонации. У неё всегда присутствовал дар пародировать, особо хорошо получалась мама, и отец часто просил: «Ну покажи, покажи, как мать на меня ругается!» Мама никогда особо ни на кого не ругалась, но отцу было очень приятно называть это именно так и потом долго смеяться, как здорово у Лили получается, точь-в-точь, не отличишь.
– Красиво наверху? Весь город, наверно, как на ладони.
– Очень красиво, но мне не до этого. Я думал.
– О чём? Тосковал по близким?
– Не то чтобы тосковал… Это другое. Им, наверно, труднее, чем мне. Не могут смириться с утратой… У меня же появляется чёткое осознание невозвратимости. В людях заложены надежда, глубокое сожаление и непринятие того, что случилось не по их воле и помыслам. Живым невыносимо переживать несчастья.
Они вышли на Невский и повернули в сторону канала Грибоедова.
– Если быть откровенным, у меня остался страх перед неопределённостью моего положения. Я не представляю, что будет дальше, и это меня тревожит.
Никогда не приходилось так отчётливо испытывать подобное. Словно стою у какой-то черты и жду. Только чего жду?
Спорить на тему, которая была слишком далека от неё и покрыта сакральной тайной, не имело смысла – не в её правилах. «Как всё-таки хорошо жить!» Лиля вздохнула и грустно улыбнулась.
– В собор зайдём? Нет, уже не получится. Опоздали, закрылся!
– Ничего страшного. Я к Богу на приём ещё успею. Знать бы только, когда это свершится.
– Грехов много?
– А