Впрочем, Загорский был человек опытный, китайские замашки давно его не удивляли. Скорее странно было, что в европейский завтрак тут не добавили лягушачьих лапок или жареных в масле шелковичных червей.
Нестор Васильевич отправился в вагон-ресторан не так позавтракать, как побыть наедине с самим собой и привести мысли в порядок. Из вежливости он, конечно, пригласил в ресторан и брата Цзяньяна с Ганцзалином, но, как и рассчитывал Загорский, те отказались.
– По ресторанам ходить – только деньги на ветер бросать, – неодобрительно заметил Ганцзалин.
– Какая разница, – несколько легкомысленно отвечал Загорский, – деньги все равно не твои, а Юань Шикая.
Но Ганцзалина он не убедил. Тем более, у того был с собой солидный запас, сделанный еще в Пекине: вареные яйца, прессованный до́уфу, маринованные овощи, среди которых выделялась королева всех овощей – вонючая редька по-ханчжоуски, и, наконец, многочисленные маньто́у.
– А вы? – спросил детектив у тибетца.
Карлик заявил, что будет питаться запасами Ганцзалина. Тот бросил на брата Цзяньяна изумленный и отчасти озлобленный взгляд, но ничего не сказал. В конце концов, Загорский оставил их вдвоем, взяв с помощника обещание не задевать их тибетского спутника.
– С блохами не воюю, – отвечал ему Ганцзалин и успокоенный Загорский отправился завтракать.
Теперь он сидел и разглядывал завтрак, собранный, как сказал бы любитель поговорок Ганцзалин, с бору по сосенке, и гадал, с чего начать, чтобы нанести желудку минимальный урон. От кофе он сразу отказался и попросил заменить его чаем, потому что кофе китайцы готовить совершенно не умели и, как полагал Загорский, высокому этому искусству научатся, в лучшем случае, лет через сто.
Он уже совсем было сделал выбор в пользу остывающего омлета, как вдруг внимание его привлекли события, развивавшиеся за ближним к нему столом. Там сидела не слишком юная уже барышня лет тридцати – из тех, кого обычные грубияны называют старыми девами, а грубияны великосветские – синим чулком. Барышня, прямо скажем, была не во вкусе Загорского – вострый носик, торчащий подбородок, быстрые глазки, несуразная шляпка и строгое коричневое, почти монашеское платье без всяких украшений. В целом барышня походила на птичку, случайно залетевшую в вагон-ресторан. Загорский так и окрестил ее – Птичка.
Однако птичка эта уже попала в прицел невесть откуда взявшегося здесь охотника. К ее столику довольно развязно двигался красношеий мордатый парень лет тридцати пяти, одетый по моде американского Дикого Запада – коричневая шляпа с загнутыми полями, сапоги с острыми носами, серая хлопковая рубаха, коричневый кожаный жилет и кожаные же штаны с низкой посадкой, опоясанные широким ремнем. Для полноты