В подобной ситуации посредничество в деле Творения приписывалось по большей части Слову, а не Иисусу Христу[174]. Это было связано с тонкими христологическими и тринитарными вопросами, которые здесь могут быть только намечены.
Не следует забывать о том, что главные усилия средневековой христологии были посвящены разработке логически строгой системы метафизических категорий, необходимых для разъяснения единства во Христе двух природ в одном божественном Лице. При этом не получил достаточно глубокой трактовки тот факт, что Иисус Христос – не просто воплотившийся Бог, но второе Лицо Пресвятой Троицы, Сын, ставший человеком[175].
Поэтому триадология изучала формальное основание различения Слова в Боге, оставляя в стороне тайну Его воплощения и отдавая предпочтение рассмотрению аналогии действий, присущих разуму и воле и признанных имеющими решающее значение для выяснения дел Сына и Духа[176].
Такой подход отразился и на богословии Творения. Рассмотрение Слова и Духа как решающих факторов понимания творческого акта Бога практически предпочиталось изучению сущностных божественных атрибутов – Разума и Любви[177]. Тем самым подчеркивалось, что акт творения совершался непосредственно неделимым божественным Единством, без проявления какой-либо специфики Его отдельных Лиц.
Поэтому об участии Сына в созидательном акте Бога подчас забывалось. А если оно и утверждалось, то лишь в качестве простого короллария к догмату о Троице без адекватного углубленного рассмотрения следствий этого участия для самой концепции Творения[178].
Не следует также забывать, что богословие Троицы в латинской традиции, прежде всего у Августина, а затем у Ансельма Кентерберийского (1133–1109), уделяло особое внимание тайне единства Бога[179]. Эта тенденция вызвала необходимость прояснить развитое Августином и получившее строгую формулировку у Фомы Аквинского понятие отношения как теоретического инструмента метафизического объяснения различий Лиц Троицы с богословской позиции, делающей акцент на утверждении единства Бога. Этим объясняется большое значение, которое придавалось сохранению единства тринитарного действия ad extra, выраженного знаменитой аксиомой: «In Deum omnia sunt unum, ubi non obviat relationis oppositio»[ «В Боге все едино, если только этому не препятствует оппозиция отношения отношений» – Прим. пер.][180].
Поскольку единственным принципом реального различения в Боге являются отношения Лиц Троицы, то нельзя утверждать, что Творение, как и всякое божественное действие ad extra, было свойственно лишь какому-то одному