Надо бы мне как-то описать персону императора!
Он был где-то на целый ноготь выше всех своих дворян, судя по всему одного этого было вполне достаточно, чтобы такой гигант внушал придворным настоящий животный ужас. Его лицо носило черты грубости и мужественности, это словно было лицо индейца, вырубленное одним ударом топора из чурбака благородного дерева. Большие австрийские губы были всегда плотно сжаты, орлиный нос нависал над ними, лицо было оливкового цвета, держался он всегда очень прямо, как подобает настоящему природному офицеру, влюблённому в маневры и всякую иную военщину, руки и ноги его были вполне под стать телу, что придавало его движениям естесственную грацию и простоту, но лучше всего была его осанка, более всего выражавшая его неоспоримое царственное величие. По возрасту он далеко уже не мальчик, как оказалось, ему уже двадцать восемь лет и девять месяцев. Из этого срока семь лет его жизни к тому времени посвящены правлению государством, и надо сказать, что в этой ипостаси он – везунчик, его сопровождают постоянные успехи, а сам он посему купается в заслуженном благополучии, повсеместно побеждая и сметая со своего пути своих врагов.
Общаясь с королём, я, соблюдая приличия, да ещё и для того, чтобы облегчить эту процедуру, лёг на бок. Таким образом его величество оказалось прямо напротив моего носа. Он располагался не дальше трёх ярдов от меня, и я мог прекрасно его разглядеть, к тому же Его Величество много раз позволял брать себя на руки, ввиду чего я мог рассмотреть мельчайшие черты его лица и одежды. Одевался император не по статусу очень скромно и просто, фасон его нарядов был едва ли описуем, ибо представлял из себя причудливую смесь азатских и европейских аксессуаров, но зато его голову всегда украшал высокий но очень лёгкий золотой шлем, сплошь декорированный драгоценными камнями и украшенный страусиным пером на макушке. В своей напряжённой, подрагивающей от волнения руке он тревожно сжимал шпагу на случай моего вероятного нападения, если бы мне удалось порвать цепь и напасть на него. Шпага его не превышала по размеру трех дюймов, украшена она была просто великолепно, особенно золотой эфес и ножны, обильно усеянные бриллиантами. Его величеств общался со мной довольно противным, визгливым, пронзительным голоском, по счастью довольно разборчивым и чистым настолько, что даже находясь в изрядном отдалении, я понимал всё, о чём он изволили говорить. Огромная толпа придворных, включая прекрасно одетых дам, располаглась чуть поодаль на большом куске материи, покрытом цветастыми узорами, который я не сразу опознал, как персидский ковёр, с золотым и серебряным шитьём. Все они были чопорны и одеты