– Надо выучиться молчать, давайте попробуем! – предлагаю я. – Если мы научимся молчать, как партизаны, мы и маленькие можем пригодиться!
Мама приходит поздно, она устроилась на работу в ремесленное училище воспитательницей и ночной дежурной, чтобы ей давали два обеда. Почти каждую ночь она остаётся в училище, зато приносит нам обед – суп, кашу, два биточка. Суп мы съедаем тут же, а каша с биточками остаётся на завтра.
И сегодня она пришла усталая, у неё буквально слипаются глаза, наше молчание её не удивляет.
И тут стук в дверь. Пришла Женькина мама.
– Вы должны с ней серьёзно поговорить.
Это про меня, конечно.
– Она каждый день выдумывает Бог знает что!
Что же я такого выдумываю?
– То целыми днями таскает детей по развалинам, то с дворничихой воюют, она их поубивает когда-нибудь. А сегодня прихожу с работы, сын молчит. «Ты обедал?» Молчит. «У тебя что-нибудь болит?» Молчит! Ну, я дозналась, чьи это выдумки! Почему я должна целый день думать, что новенького ваша красавица приготовила? У меня и без неё голова от мыслей пухнет. Я ему сказала: ещё раз с ней увижу, убью. Собственными руками!
Бедный Женька… Не вышло из нас партизан.
Как я жалела тогда, что родилась девчонкой! Долго жалела, лет до четырнадцати. А потом очень даже понравилось.
Мы решили стать тимуровцами. Нужен был штаб, какая команда без штаба! Отправились по развалинам. Они по-прежнему чернели повсюду, только в человеческий рост их заложили кирпичом, забили щитами.
В квартале от нас был наскоро сооружённый забор из битого кирпича вокруг большого разрушенного дома. Я спросила:
– Кто первый?
Спутники мои промолчали, и я полезла сама. Это было совсем не трудно: становишься на один выступ, а руками держишься за другой.
Упала уже с самого верха. Схватилась за кирпич, а он почему-то оторвался от стенки и полетел вниз вместе со мной. Наша ватага с рёвом бросилась по домам, остались только мы с Вовкой. Дома у нас всё равно никого не было, и ещё мне было очень больно.
Когда мы подходили к своему кварталу, навстречу уже бежали соседи, и Женькина мама впереди всех.
– Ах ты Боже мой! Что ты ударила, руку? Так – больно? А так? Очень больно? Почему ты не плачешь?
– Я же сама полезла и сама упала.
Женькина мама смотрит на меня во все глаза.
– Давай, понесу тебя.
– Нет, спасибо, я уже большая.
Она повела меня в «скорую». Водила к врачу, на рентген, на гипс и всё повторяла:
– Вы подумайте, не плачет ребёнок! Лучше бы плакала! Что война делает с детьми!
И плакала вместо меня. А я думала, какая она добрая! И ещё думала, мама опять будет ругать меня за выдумки. Нет, она будет плакать, потому что у меня сломана рука. Нет, будет ругать.
Мама ругала меня и плакала…
Дожди начались незаметно, с одного маленького дождя, но был второй и третий, и они уже не кончались по целым дням.
Мы