– Да, все отлично. – Она ставит кофе, устраивается с ноутбуком в углу дивана, скрестив по-турецки ноги. Кажется, продолжения не последует, ну и пусть… в последнее время мы редко бываем наедине, когда Сибби не спешит тут же уйти в другую комнату. Неужели даже наушники не наденет?
Меня снова кольнула надежда, что не раз бывало за последние месяцы, с тех пор как между нами образовалась эта пропасть. «Вот он, – думаю я, – вот момент, чтобы все уладить. Вернуть все на свои места». Я подхожу к холодильнику справа от входной двери – квартира, конечно, больше, но четверть кухни все же приходится держать в гостиной – и открываю дверцу, чтобы достать йогурт. Все наши вещи теперь хранятся отдельно, будто посередине всех полок и шкафчиков провели линию мелом. Это совершенно бессмысленно, учитывая, что мы по-прежнему закупаемся в одном магазине одинаковыми продуктами.
– Ты разве не опаздываешь? – невзначай роняю я.
– Взяла отгул на утро. Тильда собирает детей в школу.
– Вот это, наверное, шоу, – отвечаю я. Медленный бросок, меткий удар в знакомую тему о работодательнице Сибби, которая не ходит на работу, сидит дома по 10–12 часов в сутки и при этом остается в поразительном неведении того, что происходит с двумя ее детьми.
Когда Сибби была на больничном, Тильда забыла, что у младшей дочери непереносимость лактозы, и купила ей рожок мороженого, лишь бы та успокоилась. Последствия этого молочного средства от истерики тянулись дни и дни.
Но Сибби всегда отвечает: «Она хорошо с ними ладит», – в этой фразе слышится нотка цензуры. Непонятно, зачем она защищает женщину, которая однажды заставила ее остаться на ночь и спать в ванной у комнаты Спенсера – вдруг ему снова приснится кошмар о «Холодном сердце». Иначе говоря, меня заткнули как недостойную даже старой доброй песни об ужасной работе.
– Да, разумеется, – говорю я, потому что теперь соглашаюсь со всеми словами Сибби, если она вообще снисходит до разговора.
«Я подстраивался», – звучат в голове слова Рида. Так отчетливо, что я тут же несусь накладывать себе завтрак, спеша заглушить его голос стуком тарелок в шкафчике, звоном стаканов и совсем необязательным встряхиванием коробки с гранолой.
Мое лицо вспыхивает, сейчас я даже рада, что Сибби так меня избегает. Да, сейчас мы в одной комнате. Она, конечно, сидит в одной комнате со мной и чем-то занимается, но скоро наверняка пойдет к себе или в душ.
Но она не уходит, только говорит:
– Мэг. – И звучит это почти как в старые времена. Почти привычно; твое имя в устах лучшего друга – один из самых прекрасных звуков в мире.
Я очень рада, что не лила молоко в гранолу, когда она произнесла мое имя.
– Да?
– Мне надо с тобой поговорить.
«Наконец-то», – думаю я, укол надежды стал заметнее, а я совершенно к этому не