По эту сторону Раскола не существовало жалости; были лишь рыдания и смех. Иногда слезы радости (из-за часа без страха, из-за передышки длиной в один вздох), смех, парадоксально вырывающийся при виде нового ужаса, сконструированного Инженером ради умножения горя.
В мучениях появилось еще больше изысканности, ибо пытки изобретал разум, разбирающийся в тонкостях страдания и его природе. Пленникам разрешили смотреть в мир, где они некогда обитали. Из тех мест, где они отдыхали, – когда не проходили испытание очередным наслаждением – можно было увидеть комнаты, в которых они раскрыли тайну Конфигурации. В случае Фрэнка это оказалась спальня на верхнем этаже дома номер пятьдесят пять по Лодовико-стрит.
Почти весь год там царил мрак: никто не заходил внутрь. А потом появились они: Рори и милая Джулия. И тогда вновь ожила надежда…
Есть способ сбежать, шептала она; лазейки в системе, которые позволят достаточно гибкому и коварному разуму проникнуть туда, откуда он пришел. И если пленник устроит побег, иерофанты просто не смогут последовать за ним. Их надо было призвать через Раскол. Без приглашения они больше походили на псов у дверей, скреблись, скреблись, но внутрь зайти не могли. А потому, если бы заключенный выбрался из своей клетки, его свобода стала бы окончательной и безусловной, он бы расторг брак, который по ошибке заключил. Риск того стоил. Да и не было никакого риска. Какое наказание могло оказаться хуже мысли о боли без надежды на освобождение?
Фрэнку повезло. Некоторые пленники ушли из мира, не оставив после себя материала, из которого, при соответствующем стечении обстоятельств, могли бы возродиться их тела. Но не Фрэнк. Если не считать криков, то последним его действием на Земле была эякуляция. Мертвая сперма на полу стала пусть жалким, но достаточным средоточием его сути. Когда любезный братец Рори (милый недотепистый Рори) не удержал долото, от его боли выиграло нечто, оставшееся от Фрэнка. Он зацепился за мир одним пальцем и мельком увидел ту силу, которая позволила бы ему вновь обрести безопасность. Теперь все зависело от Джулии.
Иногда, страдая в стене, он думал, что женщина из страха покинет его. Или найдет видению рациональное объяснение, решит, что ей все приснилось. Тогда ему конец. У Фрэнка не было сил явиться ей вновь.
Но он заметил признаки, дававшие надежду. Например, два или три раза она возвращалась в комнату и просто стояла в темноте, смотря на стену. Во второй даже что-то пробормотала, хотя до него долетели лишь обрывки слов. Среди них было «здесь». А еще «жди» и «скоро». Достаточно, чтобы не отчаиваться.
Был и еще один повод для оптимизма. Джулия была потеряна, разве нет? Он