– Наркотики?
– А почему ты об этом спрашиваешь?
– Исходя из его прошлого, наверное.
– Он опять употребляет?
– Не знаю.
– А ты сказал бы мне, если б это было так? – Отец изучал мое лицо, словно высматривая какую-то потайную дверь. – И как насчет его местонахождения? Если б ты знал, где он, то сказал бы мне?
– Я хочу знать, что происходит.
– Я не имею права это обсуждать.
– Эй, это ты меня сюда привел!
– Просто чтобы спросить, не видел ли ты его. Предостеречь тебя. Не исключено, что Джейсон – уже отрезанный ломоть, безнадежный случай. А вот ты – нет.
– Джейсон – не безнадежный случай!
– Пойми, я не прошу тебя стучать на него и перестать видеться с ним. Если он в беде, я могу помочь ему. Если он выйдет на связь, скажи ему это.
– Ты мог бы сказать ему это сам, если б не изгнал его из нашей жизни.
– Не все так просто, сынок. Мы это уже обсуждали.
– С ним все будет в порядке? С копами, в смысле.
– Только если я смогу ему помочь, – ответил отец. – Если я смогу вовремя его найти.
Он тронул меня за плечо и кивнул, произнося эти слова. Никто из нас не знал, что приближается натуральный конец света.
8
Та же самая тьма, что давила на дом Гибби, сгущала небо и над фермой Лейнсвортской тюрьмы штата, в сорока пяти милях к востоку. Если что, ночное небо было здесь даже еще черней, не тронутое ни уличными фонарями, ни дорожным движением, ни любого сорта цивилизацией. Возведенные в 1871 году, стены Лейнсворта были трех футов толщиной, окна – не более чем узкие бойницы в камне. Расположенная в самом конце четырехмильной частной дороги, территория тюрьмы заполняла собой пустой уголок сельского округа; и, хотя как ферма она не действовала уже больше сорока лет, признаки ее изначального назначения по-прежнему прослеживались в линиях дренажных канав, обширных пространствах необработанных полей и раскиданных там и сям островках молодого леса. Прежде чем природа получила обратно так много взятого у нее, люди здесь страдали от холода, умирали на жаре. Скованные одной цепью каторжники, работающие на полях, остались в далеком прошлом, но территория тюрьмы по-прежнему занимала восемнадцать тысяч акров заливной низины и кустарника. Построенная в расчете на тысячу заключенных, сейчас она вмещала как минимум вдвое больше. Мало у кого в документах не стояла пометка «особо опасен», и большинство из ее вынужденных обитателей было наихудшим отребьем, которое был только способен предложить штат. Убийцы. Наркоторговцы. Серийные насильники.
В самом низу, в глухом подвале под камерами смертников располагался еще один ряд камер, которые оставались теплыми, даже когда в остальных зуб на зуб не попадал от холода, и прохладными, когда в остальных стояла невыносимая жара. В одной из таких камер рядом с койкой стоял убийца, но это была не его камера и не его койка. Настоящий обитатель камеры ему очень не нравился, но в Лейнсворте вообще не было таких понятий, как нравится или не нравится.
В