Я второй раз оказался в кабинете уже знакомого нам генерала. Он не только узнал меня, но даже назвал по фамилии, удивив тем самым Сабира и наших сопроводителей. Он махнул рукой верзиле, пытавшемуся объяснить ситуацию с нашим задержанием, и, сказав им: «вы свободны», обратился ко мне:
– Как живут Кейсерманы, товарищ Алиев?
– Кейсерманы? – переспросил я. – Наверное, хорошо.
– Я вполне серьёзно спрашиваю, – сказал генерал.
Я посмотрел на него. Сомнений не было: он знает всё, но каким образом?
– Неужели и за мной следят, товарищ генерал? – спросил я, указывая на неумолкающие телефонные аппараты.
– За вами – нет, – конкретно ответил он.
– Значит… – произнёс я и умолк.
– Значит, что? – спросил он.
– Товарищ генерал, – решился я, – можно вас спросить об одной вещи, которой я не нахожу объяснения.
– Валяй, – чуть улыбнулся он.
На этот раз у него было более доброе настроение, чем в прошлый.
– Когда я был в квартире у глухой старухи, Кейсерман младший набрал в телефоне номер ноль-два. Я это видел своими глазами, а на вызов приехали ваши люди. Как это понять? Ведь не скажете же вы, что управление милиции этого района находится здесь, в подвале, да и вы не похожи на работника милиции.
– Почему ты так решил? – спросил генерал.
Я замялся.
– Мне трудно объяснить это, но по всему видно, что у вас другая организация.
Он долго молчал, смотря в одну точку, и наконец чуть слышным сквозь телефонные звонки голосом произнёс:
– Видите ли, для некоторых семей, в том числе для большинства жителей сталинских домов, существует несколько иная система обеспечения безопасности. Вас удовлетворяет такое объяснение?
Теперь мне понятно, откуда генералу была известна моя связь с семейством Кейсерман.
– А теперь, – не дожидаясь ответа, продолжал он, – зайдите в комнату напротив. Там есть человек, который покажет вам, где скоротать оставшуюся часть ночи, а утром я вас отпущу.
В комнате напротив ходил из угла в угол целый шкаф. Именно это слово больше всего годилось для характеристики этого человека. На голову у него была надета какая-то диковинка, и он, похоже, внимательно слушал её. Увидев нас, он снял с головы аппаратуру, показал нам на дореволюционный стёртый кожаный диван, на кран, туалетную комнату, на чайный прибор на полке и, не уронив ни одного слова, исчез.
Был третий час ночи. Оставшуюся часть ночи мы провели за крепко заваренным чаем. Под утро немного подремали сидя. Сабир выдвинул мысль о том, что неплохо бы угостить генерала крепким чаем, но я отговорил его