Вместо этого я пошла по тому же ряду. К счастью, пощадив мое обоняние, дальше так называемая «продуктовая» часть заканчивалась, и перед моим удивленным взором предстали развалы, пестрящие национальной одеждой и предметами народного промысла. Это место вполне могло заменить этнографический музей – поработать немного над инфраструктурой, помыть все, почистить, и можно смело водить сюда на экскурсию туристов, жаждущих приобщиться к местному культурному колориту.
Посчитав, что с меня на сегодня довольно впечатлений, я направилась туда, куда и велел отец… А он-то лучше знал, куда мне нужно идти, и что делать, чтобы адаптация к забытой родине прошла как можно мягче. Но и он просчитался. Не подумал, что адоптироваться мне нужно будет не только к своей родине, но и к родному дому, и даже к нему – моему родному отцу… Этот наш с ним утренний разговор все еще назойливо крутился у меня в голове, вызывая все большее смятение и злость. Восемь лет разлуки – и вот он, итог: полчаса беседы во всей красе обнажившей его родительское непонимание, неодобрение и властолюбие. Всегда ли он был таким? Стала ли я совсем другой, чтобы, наконец, заметить? Заметить, но, увы, не иметь силы перечить. Та, другая я никогда бы не уступила ему, вела бы себя жестче, увереннее. А эта – вдруг растерялась, изобразив из себя пай-девочку. Из-за нее я теперь кусаю локти, снова и снова прокручивая в голове утренний разговор…
___
– Ты проходи, присаживайся, – отец жестом приглашает меня в свои владения, в свою «святую-святых» – в свой кабинет, – С тех пор, как ты вернулась, у нас так и не было времени нормально поговорить.
– Времени не было у тебя, папа. А я, пока, свободна, как ветер.
– Это-то и пугает, – лукаво улыбается он, – И об этом я тоже хочу с тобой поговорить.
С любопытством озираясь по сторонам, я переступаю порог, погружаюсь в одно из кресел – такое огромное, что мне становится как-то не по себе. Ощущение, будто я залезла в разинутую пасть кашалота, готового в любую минуту меня проглотить. Странно, но сродный с этим дискомфорт мне внушает и обстановка самой комнаты. Что- то здесь определенно изменилось за 8 лет моего отсутствия, хотя я не могу определить, что конкретно. Тут словно усилилась концентрация роскоши, став теперь до невыносимости угнетающей. Может, я просто отвыкла? Или все кажется мне таким громоздким и перенасыщенным лишь в контрасте с моей неказистой жизнью в общежитии?
Отец не спешит с разговором, неторопливо набивает свою трубку, давая мне время освоится. Оно не идет на пользу. Все больше ерзаю в кресле, пока, наконец, не вжимаюсь в его туго обтянутую кожей спинку, словно загнанная в ловушку мышь… Что же все-таки не так? Что изменилось? Как говориться, дьявол в деталях – его я и пытаюсь найти, всматриваясь, изучая, вспоминая, сопоставляя…
Новая