– Простите меня, пожалуйста, за поздний визит, но я ищу графиню Чернышеву.
Дамы, как по команде, повернулись, и Платон обомлел. С площадки полутемной лестницы на него смотрела мать, такая же, как в его первых детских воспоминаниях: высокая, с тонким станом, блестящими черными кудрями и очень яркими на белоснежном лице голубыми глазами. Ему вдруг померещилось, что не было ни ужасного разрыва, ни всех этих пустых, мучительных лет, и что он снова – любимый сын самой лучшей на свете матери … Его отрезвил сердитый старческий возглас:
– Зачем вам нужна моя племянница? Вы уже достаточно ее сегодня расстроили.
Чтобы отогнать наваждение и вернуться к действительности Горчакову пришлось даже тряхнуть головой. Он узнал в рассерженной старушке графиню Румянцеву и, собравшись с мыслями, ответил:
– Я хотел объясниться с ней по поводу нашего сегодняшнего разговора.
– Вы что, изменили свое мнение и решили помочь матери вашего подчиненного?
– Я не могу это сделать, но хотел бы пояснить, почему.
– Какая разница моей племяннице, какие у вас причины для отказа, результат будет тот же, – повысила голос старая графиня, и ее неприкрыто презрительные интонации покоробили Платона. – Не нужно нам ваших объяснений, а если вам требуется отпущение грехов – так это не к нам, это вам, сударь, в церковь нужно.
От такого явного оскорбления Платон остолбенел. Он еще даже не сообразил, что ответить, когда старуха распорядилась:
– Велл, проводи его светлость и закрой дверь на засов, мы сегодня больше никого не ждем.
Девушка спустилась по ступеням и с непроницаемым видом миновала Платона. Она потянула на себя массивную ручку входной двери и жестко заявила:
– Прошу вас уйти.
Взгляд красавицы выражал недвусмысленное презрение, и стало понятно, что она, как и старуха, не примет никаких объяснений и оправданий. Платон молча поклонился графине Румянцевой, а проходя мимо ее молодой компаньонки, пробормотал:
– Извините за беспокойство.
Ответа не последовало, Горчаков на мгновение задержался в дверях, вглядываясь в лицо девушки, так похожей на его мать. Та надменно вздернула подбородок, ее пухлый, чуть крупноватый рот сложился в брезгливую гримаску, а взгляд прозрачных глаз стал ледяным. Но чары рассеялись, и Платон понял, что эта высокомерная барышня просто похожа на ту женщину, которую он когда-то обожал. Глаза у его матери были ярко-синими, а у незнакомки они отливали необычным лиловатым блеском, и княгиня Горчакова, как бы она ни ошибалась в жизни, всегда оставалась живой и страстной, а эта безупречная мадемуазель казалась холодной, как ледышка. Не приведи бог оказаться