У них с Самирой не было ни малейшего стремления заставить девушку вспомнить весь этот ужас: вся информация, включая свидетельства, полученные в разговоре со специалистом-психологом, фигурировали в процессе.
Единственное, что они хотели выяснить, это пытался ли Муса как-нибудь контактировать с ней после того, как его выпустили.
Ариана сидела, забившись в угол на кровати, прижав к животу подушку, и выглядела очень бледной. На щеках еще не высохли слезы. На секунду Сервас испугался, что сейчас она снова расплачется. Она ответила на его вопрос, не глядя на него и уставившись на какую-то точку в углу спальни, но голос ее был тверд и спокоен.
– Нет, – сказала она. – Я закрыла все свои аккаунты в «Снэпчате», «Тик-Токе», «Инстаграме»…
– И он больше не звонил тебе? – тихо спросила Самира.
Она сидела на краю кровати, а Сервас стоял поодаль, возле двери.
– Нет. В последний раз я слышала его голос… в суде.
Это был не голос, а скорее шорох, тонкий, как шелковая нить, он с трудом выходил откуда-то из глубины горла вместе с дыханием.
– Спасибо, – сказала Самира, вставая с места.
Они не видели, как она смотрит им вслед, когда они шли к выходу. А потом, когда они вышли, дверь закрылась.
Тремя минутами позже они вышли из большого дома постройки конца прошлого века, с фасадом, увитым плющом. Возле ступенек крыльца, на верхушке круглого фонтана на одной ноге стоял фавн. И Сервас подумал, что он очень некстати, учитывая обстоятельства, напоминает сатира. За фонтаном и окружавшей его аллеей, посыпанной гравием, раскинулся пруд, обсаженный тополями.
Их служебный автомобиль был припаркован за серым кабриолетом «Порше 78 Бокстер». Справа от них садовник подстригал газон, сидя верхом на маленьком красном тракторе. Пандемия, может, и поставила «C2H Авиасьон» на колени, но средств на содержание дома вполне хватало.
– А тут довольно-таки шикарно, – заметила Самира.
Они шли по гравию, скрипевшему под ногами.
– На Мусу охотились хищники, – прибавила она. – Но и Ариана Амбрелот тоже стала жертвой диких зверей, и на нее охотились… Охота, травля здесь выступает как общий знаменатель.
Сервас покачал головой. На улице было так хорошо, светило солнце… Пейзаж вокруг них напоминал Ватто и Фрагонара[17], вместе взятых. «Но бывает мрак, который неспособно рассеять никакое солнце», – подумал он. Его преследовали одни и те же образы: бегущий по лесу голый парень с оленьей головой вместо шапки; плачущая, кричащая и молящая о пощаде девушка, отданная диким зверям; люди, вооруженные арбалетами, возбужденные, как свора собак после сигнала «гончие, вперед!»; мрачные прародительские ритуалы, и в ожесточившихся сердцах жажда мести.
– Все еще только начинается, – сказал он.
10
Кабинет окружного комиссара, в тот же день,