– Я предупредила, майор.
8
Эстер Копельман. Пятьдесят три года. Репортер газеты «Ля Гаронн». С этой дамой они часто пересекались. Она обладала всеми качествами хорошего журналиста: боевитая, жесткая, ушлая, она никогда не довольствовалась информацией из вторых рук и регулярно устраивала разнос своим сотрудникам, которые коверкали имена, терзали синтаксис и путали сплетни с фактами.
Жадная до работы, независимая, она обладала и главными недостатками людей своей профессии, и если уж поддерживала версию о чьей-либо причастности к преступлению, то с радостью плевала и на все тайны следствия, и на презумпцию невиновности.
И внешность у нее была весьма своеобразная: рост метр пятьдесят два без каблуков, лицо широкое и плоское, вьющиеся волосы, видимо, выкрашенные в темно-коричневый цвет, по оттенку напоминавший сапожную ваксу, и сильно накрашенные губы и брови.
– Здравствуйте, Эстер, – сказал Сервас.
– Привет, Мартен.
– Кто вам сказал? – поинтересовался он.
– Вы что, всерьез думаете, что я отвечу на этот вопрос?
В отличие от троих остальных, она носила маску. Однако сейчас маска была спущена вниз, потому что она смаковала чашечку кофе, придерживая блюдечко. Сервас готов был побиться об заклад, что им с Самирой кофе никто не предложит.
– Что произошло с Мусой? – в упор спросил человек в костюме. – Верно ли, как сообщила нам мадам Копельман, что его… гнали по лесу какие-то люди, а потом сбила машина?
Застигнутый врасплох, Сервас прищурился и в нерешительности взглянул на плачущую мать.
– С кем имею честь? – спросил он.
– Мэтр Фонбель, – ответил адвокат, поправив галстук и смерив полицейского взглядом. – Я защищаю интересы семьи.
Сервас посмотрел на адвоката, потом перевел взгляд на мать. Ее заплаканные глаза на секунду остановились на Самире, и, похоже, зрелище ее смутило. Тогда Мартен сделал знак Самире, и она начала рассказывать. Она описала аварию и погоню в лесу, опустив при этом, что у Мусы на груди было выжжено слово ПРАВОСУДИЕ, что он очнулся на прозекторском столе и что на голове у него была маска в виде головы оленя.
Сервас наблюдал за реакцией мадам Сарр. Страдание ее было огромно, целый океан слез. Этот образ – ее сын, бегущий по лесу от преследователей, как дикий зверь, – останется с ней до конца ее дней. Для нее Муса будет вечно бежать по этому лесу. Таково уж человеческое горе. И такова уж самая трудная сторона ремесла сыщика: быть гонцом с дурными новостями и отнимать и радости, и надежды.
Самира тоже выразила соболезнования матери и брату погибшего и повернулась, чтобы посмотреть на него. Шариф сразу же смерил «легавую» презрительным взглядом, в котором сквозили и почти физическое отвращение, и принципиальная классовая ненависть. И не только потому, что она была полицейским арабского происхождения, а потому, что она