Глеба убийцы настигают на Днепре у Смоленска, в устье Медыни. По летописи и “Сказанию”, князь едет водным путем, по Волге и Днепру, из своей волости (Мурома), обманно вызванный Святополком. Предупреждение брата Ярослава, застигшее его у Смоленска, не останавливает его. Он не хочет верить в злодейство брата Святополка. (По Нестору, Глеб находится в Киеве при смерти отца и бежит на север, спасаясь от Святополка.) Ладья убийц встречается с ладьей Глеба, тщетно умоляющего о сострадании. По приказу Горясера собственный повар Глеба перерезает ножом его горло (5 сентября). Тело князя брошено на берегу “между Двумя колодами”, и лишь через несколько лет (1019–1020), нетленное, найдено Ярославом, отмстившим братнюю смерть, и погребено в Вышгороде рядом с Борисом».
Далее Федотов приводит отрывок из Жития, рисующий Бориса русским Гамлетом. В его размышлениях тот же вопрос: «Быть или не быть?». В отличие от датского экзистенциалиста, он решат его строго по-христиански. Он воин (вспомним, что весть застает его в походе), но одно дело защищать христиан от язычников, а другое – вступить в борьбу за власть с собственным братом. И здесь не о родственных узах речь, здесь речь о духовной цене, которой будет оплачена мирская победа. Которая может быть добыта только преступлением заповедей, только погружением души в пучину ненависти. Речь о том, что побеждающий в мире по законам «князя мира сего» – проигравший в мире Духа.
Из Евангелия от Матфея:
«Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною,
ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее;
какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?»
Федотов пишет о борениях Бориса: «Сильно выделен аскетический «момент суеты мира и бессмысленности власти: «Аще пойду в дом отца своего, то языци мнози превратят сердце мое, яко прогнати брата моего, яко же и отець мой преже святого крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходит и хуже научины… Что бо приобретоша преже братия отца моего или отец мой? Где бо их жития и слава мира сего и багряницы и брячины (украшения), сребро и золото, вина и медове, брашня честная и быстрии кони, и домове краснии и велиции, и имения многа и дани, и чести бещислены и гордения, яже о болярех своих? Уже все се им какы не было николи же, вся с ними исчезоша… Тем и Соломон, все прошед, вся видев, вся стяжав, рече: «Все суета и суетие суетию буди, токмо помощь от добр дел и от правоверия и от нелицемерныя любве».
Даже княжение святого Владимира проходит как смена мирских сует, не оставив следа.
Но всего сильнее переживается Борисом мысль о мученичестве: «Аще кровь мою пролиет, мученик буду Господу моему», – эти слова он в «Сказании» повторяет дважды…
Убийцы уже в шатре, а последние слова святого все те же: «Слава Ти, яко сподобил мя убежати от прелести