В один из вечеров, после ужина Гаор уже привычно размялся, отжался – довёл все-таки до пятидесяти – и прикидывал, выдержит ли его вес верхняя перекладина, скреплявшая под потолком стояки коек, уж очень хотелось поподтягиваться – он и в училище любил турник больше других снарядов. Рубашку и штаны Гаор на разминку снимал, оставаясь в нижнем белье – эту декаду он носил армейский комплект, такой привычный и даже приятный, ему совсем новый и целый выдали. Внимания на него уже никто особого не обращал, как и в камере тогда привыкли же к его отжиманиям, а тут ещё волшебная, как он убедился, формула: «Матуха велела», – избавляла от любых вопросов. Словом, всё хорошо, и на тебе! Опять Тукман рядом. Вылупился и смотрит. И так лезет, того и гляди, опять руки распустит, а он в одном белье. Гаор выругался в голос с досады и пошёл одеваться. Тукман, похоже, обиделся, на что Гаору было трижды и четырежды плевать, а временами и хотелось довести дело до драки, но что бывает за драку, ему сказали. Если узнают надзиратели, то двадцать пять «горячих» точно обеспечено, а не узнают, так Старший сам тебе накостыляет за милую душу. За надзирательские хоть пожаловаться другим можно, а Старший влепит, так жаловаться некому. Сам виноват! Потому Гаор и решил просто уйти. Сегодняшнюю норму он уже выкурил, но можно просто постоять с остальными курильщиками, а заодно, может, и выяснить, куда ещё бегают курить: в умывалке не все курят, куда-то же уходят. И тут его окликнул Старший.
– Рыжий, пошли.
– Иду, – сразу ответил Гаор, заправляя рубашку в штаны.
Ни куда, ни зачем он не спросил по неистребимой армейской привычке к подчинению.
Вслед за Старшим он прошёл по коридору… к Матуне? Совсем интересно! Может, чем-то помочь надо? Он уже как-то разбирал для Матуни рваные и мятые коробочки, читая надписи. Но в кладовке Матуни их ждали. Мать, остальные матери, Мастак, степенный немолодой Юрила и пользовавшийся общим уважением, как уже заметил Гаор, светловолосый в желтизну и с необычно светлыми голубыми глазами Асил, по комплекции не уступавший памятному по камере Слону.
Все стояли в глубине кладовки, и как только он и Старший вошли, Матуня ловко задвинула самодельный засов.
Гаор насторожился.
– Проходи, – мягко подтолкнул его в спину Старший.
На суд похоже – подумал Гаор. Но судить его не за что, если и нарушил он что, то по незнанию. До сих пор к его промахам относились снисходительно, называя, правда, иногда тёмным. А больше всего это молчаливое собрание походило именно на свой, тихий и безжалостный, как он хорошо знал, суд. Сам в таких участвовал, когда на фронте решались вопросы, которые офицеры знать не должны. И случалось, что приговорённый таким судом исчезал. Неприятно потянуло холодом по спине.
– Такое дело, – начал Старший, как только они встали в общий круг. – Рыжий-то, похоже, и не знает всего, на Тукмана сердце за то держит.
Так это из-за Тукмана? За то, что он тогда ему нос разбил? Да на хрена, там уж и зажило всё, это его так отделали, что