– Спасибо, господин управляющий, спасибо, господин надзиратель.
– Правила курения объяснит Старший. Наказание за нарушение двадцать пять «горячих».
И Гархем кивнул, отпуская их.
В коридоре Гаор почувствовал, что волосы у него мокрые от пота. Тяжело дыша, он продрался через толпу, ничего не видя и не слыша, и только в спальне перевёл дыхание. Плешак остался где-то сзади, видно рассказывает о случившемся. Хороший мужик, Плешак, хоть и язык без удержу. Гаор подошёл к своей койке и постоял так, упираясь в неё лбом. Вот аггел, такой шанс упустил. Ведь второго не будет, Гархем, сволочь, просёк его, второго раза ему теперь не дадут. Но чем же он выдал себя? Стоял, где велели, руки держал неподвижно…
– Эй, Рыжий, ты чего? – окликнули его.
– Ничего, – отозвался Гаор, словно просыпаясь.
Он оттолкнулся от койки, запрятал, наконец, пачку в нагрудный карман рубашки, даже не посмотрев сорта, и пошёл к Мастаку отдавать долг. У него оставалась теперь одна белая фишка, на которую в ларьке… вроде карамельку можно купить, или треть сигареты, это если с кем-нибудь в складчину.
К тому времени, как выдача закончилась, Гаор уже совсем успокоился, старательно выкинув из головы мысли о неудавшемся прорыве… вот только куда? Похоже, к смерти. Ну, пристрелил бы он Гархема и тех двоих. А дальше что? С клеймом и в ошейнике ему никуда не уйти. Дальше только одно: ствол под подбородок и нажать на спуск. Нет, хрен вам в белы рученьки и аггелов во все6 дырки! Он ещё поживёт. Стоило матерям его вытаскивать, чтобы он так…? Значит, и думать об этом нечего.
– Рыжий, айда на двор. Там и покурим.
– Айда, – обрадовался он, быстро одеваясь.
На выход, он заметил, надевали комбинезон уже поверх одежды, а сверху ещё куртки и шапки. Он оделся как все и в общей, весело гомонящей толпе пошёл к выходу. Без построения и пересчёта, мимо закрытой уже надзирательской, по лестнице в верхний холл, дверь на двор открыта, и у двери на стуле охранник с автоматом, но выход свободный. Рабы молча, но беспрепятственно проходят мимо охранника, и… чёрное небо и ослепительно белый свет, заливающий бетонный двор.
– Рыжий, из света не выходи, – предупредили Гаора.
Он кивнул, показывая, что слышит, но продолжал стоять неподвижно, запрокинув голову и подставив лицо то ли мокрому снегу, то ли замерзающему дождю. Поганая слякоть поздней осени, когда сверху снег с водой, снизу вода с землёй, что на плацу, что на фронте – нет хуже времени, а он дышит сейчас этой слякотью и надышаться не может.
– Рыжий, очнись, – толкнул его в плечо Полоша.
– Да, – ответил Гаор.
Он перевёл дыхание и огляделся уже по-новому.
На мокром бетоне толпились, бегали и толкались люди в куртках поверх комбинезонов, и он даже не сразу узнавал их. Похоже… похоже на перемену в училище, вдруг понял он. Когда их выпускали с занятий, они тоже вот так носились, даже если до этого были в спортзале или в тренажёрном, даже после строевой подготовки, когда, казалось бы, только лечь и лежать,