Впрочем, в тот злосчастный день мысли пана Кругликова всецело занимала панночка Вересовская, особа не сказать, чтобы молодая – намедни исполнилось ей двадцать четыре годочка, что по меркам провинциальным для девицы незамужней было непозволительно много. К событию сему, для самой именинницы безрадостному, и был заказан парадный портрет. В процессе созидания оного – весьма длительном, ибо в кои-то веки решился пан Кругликов отступить от заведенного шаблону – и пришло осознание, что зрит он пред собой именно музу, коию столь безуспешно искал прежде.
Была панна Верескова мила, наружностью обладала приятственной, пусть и несколько портил оную выдающийся нос. Голос имела тихий, норов – незлобливый. А паче всего являлась она единственною сестрою весьма состоятельного купца, который… Впрочем, о брате она говорила нехотя, как и об обстоятельствах, приведших ее в Гольчин.
Пан Кругликов не настаивал. Мало ли у кого и какие тайны имеются. Он и сам-то…
– Вы с ним знакомы? – тихим голосом поинтересовалась как-то Агнешечка и покраснела премило. – С воеводой? О нем только и говорят… он такой…
Она запнулась.
А в груди пана Кругликова вскипел гнев.
До чего жизнь несправедлива! Живешь тут, живешь… годами обхаживаешь, что купчих, что генеральш, что иных особ владетельных, а значит, норову дурного и спеси неимоверное, ищешь себе партию подходящую.
И найдешь ведь.
И ухаживать начнешь – пан Кругликов уже и стихи собственного сочинения зачел, и букет преподнес цветов полевых, и даже обещался бесплатно миниатюру изобразить – но появится хлыщ столичный и все…
– Он вам нравится? – пан Кругликов замер, кисть в руке его дрожала, грозя попортить портрету, которая была почти уже закончена. И пожалуй, не считая того, тайного, о существовании которого пан Кругликов никому не рассказывал, оная портрета была лучшей, из написанных им в последние годы. На ней панночка Верескова гляделась юною и прозрачною, будто нимфея.
– Не знаю, – молвила она со вздохом. – Мне просто интересно… понимаете, я никуда не выхожу… даже к вам… я никому не говорила… просто вот… мы познакомились и… а о нем говорят… но…
– Вертопрах, – пан Кругликов почувствовал, как в груди его рождается огонь надежды. – Он несерьезен… и женщин не уважает.
– Да?
Глаза у Агнешки были темны, что омуты… ресницы длинны… и взгляд! О, сколь многое увидел пан Кругликов в этом взгляде.
– Я сам слышал, как говорил он, что местные девицы совсем стыд потеряли. Ни вдохнуть, ни выдохнуть…
Он решился и кисть отложил.
И сделал шаг.
Руку протянул дрожащую.
– В тот миг, когда узрел я вас, – слова слетели с губ, а сердце застучало быстро, безумно, – я осознал, что жил во тьме… и лишь с вами свет счастия возможен. Пусть я не князь…
Панна Верескова сложила ручки