– Да, сэр.
Билл схватил книгу, невидящим глазом пробежал всю колонку на М, захлопнул справочник и подошел к аппарату. Положив на него руку, он вдруг замер, как будто что-то вспомнил.
– О… э-э, сэр, я только что вспомнил. У нее линия не работает. У миссис Ривел. Я только недавно пробовал ей звонить.
Джордж Ломакс нахмурился.
– Некстати, – сказал он, – ах, как некстати… – И в раздумье забарабанил пальцами по столу.
– Если это так важно, сэр, то, может быть, мне съездить к ней на такси? Утром она наверняка дома.
Джордж Ломакс помешкал, обдумывая предложение. Билл нетерпеливо ждал, готовый сорваться с места и лететь, как только будет получен положительный ответ.
– Пожалуй, так действительно лучше, – сказал наконец Ломакс. – Хорошо, берите такси, езжайте к миссис Ривел и спросите у нее, будет ли она дома сегодня в четыре часа; скажите, что мне нужно повидать ее по одному важному делу.
– Хорошо, сэр.
Билл схватил шляпу и удалился.
Десять минут спустя он уже выходил из такси возле дома номер 487 на Понт-стрит. Позвонил в дверь и тут же громко постучал молотком. Дверь открыл напыщенный дворецкий, которому Билл кивнул с легкомыслием старого знакомого.
– Доброе утро, Чилверс, миссис Ривел дома?
– Мне кажется, сэр, она как раз собирается выходить.
– Это ты, Билл? – раздался голос с верхней площадки лестницы. – То-то мне показалось, что я узнала этот мужественный стук… Поднимайся сюда, поболтаем.
Посмотрев вверх, Билл увидел смеющееся лицо, один взгляд на которое неизменно приводил его – и не только его – в состояние, граничащее с кретинизмом. Он взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, схватил протянутые к нему руки Вирджинии Ривел и крепко сжал в своих.
– Здравствуй, Вирджиния!
– Здравствуй, Билл!
Шарм – удивительная вещь; сотни молодых женщин, многие даже красивее Вирджинии Ривел, могли бы произнести эти же самые слова точно таким тоном и не произвести на Билла никакого впечатления. Но, сорвавшись с уст Вирджинии, эти два простых слова оказали на Эверли поистине опьяняющее воздействие.
Вирджинии Ривел было двадцать семь лет. Она была высока ростом и дивно сложена – ее фигура могла бы вдохновлять поэтов изысканностью своих пропорций. Ее волосы отливали бронзой с едва заметным зеленоватым оттенком, подобным благородной патине на этом металле; подбородок у нее был маленький и решительный, носик очаровательный, полуопущенные веки чуть раскосых глаз скрывали глубокую васильковую синь, а восхитительный, не поддающийся никакому описанию ротик вечно дразнил зрителя одним приподнятым уголком, известным как «печать Венеры». К тому же это было на редкость выразительное лицо, присущая ему энергия и оживление неизменно приковывали всеобщее внимание. Одним словом, Вирджиния Ривел была одной из тех женщин, не обратить внимание на которых решительно невозможно.
Она потянула