Я задумался.
Похоже тут было рациональное зерно. Есть центр, есть окраина. И окраина всегда заметнее. Чем это объяснить? Желанием слиться с окружающей средой, чтобы защититься. Не выделяться – один из лучших способов выжить.
Но было и кое-что другое. Иногда той самой внешней средой, под которую хочется мимикрировать, становится не реальная внешняя среда, а свой собственный внутренний мир.
Что, если у Исаака было так?
Только в музыке.
Как разузнать, что могло жить в его голове? Какие фантазии, фантазмы или фантомы? Факты детства?
Что я знал из его же воспоминаний?
Первое: подбирать по слуху он начал в пять лет, музыкальную грамоту освоил в шесть. Второе: первый инструмент – скрипка. Третье: тогда почему дома стояло пианино?
Вопросов – не разгрести.
А еще в Лохвице стояло не только пианино в гостиной его родителей, но и кое-что другое. С точки зрения архитектуры. Например, военные гарнизоны и были казармы, а также оркестр, военный, и, значит, звучали марши.
В душе поднялась тревожная волна.
Что?
Неужели первые истоки его музыкальности можно было вывести из военных оркестров?
А что? Достаточная причина для роста доблести при наступлении пубертата.
Я снова вспомнил слова из его письма: «Выучился подбирать по слуху в пять лет».
Нарисовал театр с тремя колоннами. И напротив – военный оркестр. Играющий по субботам и воскресеньям в городском саду.
Какой убедительный пример этой самой доблести.
А бравые военные марши и вальсы? Что же? Первые настоящие друзья Исаака нашлись, и это были не его сверстники.
О реальных сверстниках нет никакой правдивой информации. Хотя историй с папиросами предостаточно.
Я посмотрел влево от моего нарисованного театра.
Там были казармы. В театре были ложи, а в казармах – ярусы.
Я нарисовал второе здание с тремя колоннами и треугольной крышей. Получилось очень похоже на храм, потому что в советские годы к театру стали относиться как к храму. Туда шли скучать, образовываться, но никак не забываться искусством, потому что артистов, способных влиять на души, просто не существовало.
От театров ждали примитивного и рационального – приобщения к вершине воспитательной цепочки. С разрушением храмов именно они оказались конечной целью воспитания. Считалось, что, если ты научился распознавать в притворяющемся актере страдающего короля, значит, ты добрался до нужного в жизни интеллектуального уровня. Научился распознавать ложь, а потом – ее восхвалять. Это заблуждение было возведено в веру, а вера превратилась в хорошо усвояемую привычку.
Откуда она бралась?
Из