Приказав согнать всех селян на аккуратную, перед небольшой мечетью, площадь, Егор уселся в тени на пригорке и кисло улыбнулся, чувствуя себя этаким эсэсовцем или, не лучше сказать, членом продотряда, этаким Макаром Нагульновым, без тени сомнения изымающим у бедных крестьян последние запасы хлеба. Да уж, стыдновато было.
– Вот, – Федька вывел из толпы трех седобородых старцев в больших чалмах. – Старейшины ихние.
– Якши, – сплюнув, по-татарски вымолвил атаман. – Ну, что, аксакалы, разговаривать будем? Переведи им, Авдей.
Авдей, сутулый, прибившийся к ватаге юноша, из недавно освобожденного полона, быстро перевел. Старцы озадаченно переглянулись.
– У вас посевы и стада, у меня – воины, – встав, четко выговаривал слова Егор. – Мне нужно мясо, мука… а лучше – лепешки, и все такое прочее в количестве не таком уж для вас и большом. Можете потерять большее!
– Хотите, посевы ваши запылают и все стада пойдут под нож? – чуть помолчав, хмуро пригрозил атаман. – Нет? Тогда забивайте сами, а сколько – я скажу. Да! Еще доставите все к кораблям.
Позади, за спиной, вдруг закричали, загомонили… заругались даже, похоже, что матерно! Егор с удивлением оглянулся:
– Это там кто еще?
– Так полон, – ухмыльнулся Федька. – Только что ослобонили – идут нам радость свою выказать.
Полоняники – десятка два подростков, детей и женщин (здоровых мужиков в этой деревне, видать, держать боялись), исхудавшие, прокаленные знойным солнцем, разом бросились на колени перед Вожниковым, углядев в нем атамана:
– Господи святый! Здоровия тебе, молодец, и счастия во веки веков!
– Неужто домой вернемся, а?
– Вот не думали…
– Думали – тут теперя и помереть…
Кто-то громко, навзрыд, плакал. Кто-то целовал сапоги Егору, а один тощий, совсем еще небольшой, на вид лет тринадцати-четырнадцати, парень, подскочив к стоявшему с краю в ряду прочих татарину, наотмашь заехал ему в ухо!
– Получи, падаль!
Ударил и зарыдал, сотрясаясь всем телом:
– Он брата мово молодшего… У-у-у, гад!
Татарин – кривоногий, жирный, с двойным подбородком и толстыми, унизанными серебряными перстнями, пальцами, повалился на колени:
– Не бей меня, бачка Аким, а? Я к тобе добер был, добер… у-у-у-у!!!
Не вытирая слез, парнишка несколько раз пнул толстяка в брюхо и, сбив круглую шапочку, с остервенением плюнул тому на плешь.
– Что, обижал сильно? – подскочив ближе, Федька протянул парнишке нож. – Тогда убей! Перережь горло или засади прямо в сердце. На!
Юный раб схватился было за рукоятку… Но тут же сник и протянул нож обратно:
– Не могу я так… как барана. Вот если б в бою. Возьми свой ножик, мил человеце.
– Себе оставь, – отмахнулся Федька. – Я себе еще раздобуду. А вас всех завтра-послезавтра один гость новгородский торговый заберет, всех полоняников с караваном своим на матушку Русь доставит.