Я говорю:
– И сколько такой зонд будет стоить?
– Пейдж? – зовет медсестра из другого конца коридора.
Женщина-врач пристально смотрит на меня – я в коротких штанах и сюртуке, в напудренном парике, чулках и туфлях с огромными пряжками – и говорит:
– И кого вы из себя разыгрываете?
Медсестра зовет:
– Мисс Маршалл?
Я мог бы ей рассказать про свою работу, но это займет много времени.
– Я, как бы это сказать, оплот колониальной Америки первых лет.
– То есть? – уточняет она.
– Слуга-ирландец.
Она просто смотрит на меня, потом кивает. Опускает глаза на свои бумаги.
– Либо мы ставим ей зонд, – говорит она, – либо она умирает от голода.
Я смотрю в темное потайное местечко у нее в ухе и говорю: может быть, есть еще какие-то варианты?
Медсестра в дальнем конце коридора кричит, уперев руки в боки:
– Мисс Маршалл?
Доктор морщится. Поднимает вверх указательный палец, прерывая меня на полуслове, и говорит:
– Послушайте, сейчас мне надо закончить обход. Давайте мы поговорим, когда вы приедете в следующий раз.
Она идет в тот конец коридора, где ее ждет медсестра, и говорит на ходу:
– Сестра Гильман. – Она говорит быстро-быстро, так что слова натыкаются друг на друга. – Вы могли бы по крайней мере проявить уважение и называть меня доктор Маршалл. Тем более перед посетителем. Тем более если вы собрались кричать через весь коридор. Не такая уж и большая любезность, правда, сестра Гильман, но мне кажется, я заслуживаю уважительного к себе отношения, и еще мне кажется, что если вы сами начнете вести себя профессионально, то вам сразу же станет проще работать в коллективе…
Когда я возвращаюсь с газетой, мама уже спит. Ее жуткие желтые руки сложены на груди. На запястье – больничный браслет. Запаянная полоска пластмассы.
Глава 4
Как только Денни наклоняется, его парик падает в грязь. Две сотни японских туристов хохочут. Кое-кто подбирается ближе, чтобы снять его бритую черепушку на видеокамеру.
Я говорю:
– Извини, – и подбираю парик. Он уже далеко не белый и изрядно попахивает. Что, впрочем, и неудивительно – вся площадь записана псами и буквально тонет в курином дерьме.
Поскольку Денни стоит, скорчившись в три погибели, галстук болтается у него перед носом и закрывает обзор.
– Слушай, друг, – говорит Денни. – Ты мне рассказывай, что происходит, а то ни хрена не видно.
Вот он я – оплот колониальной Америки первых лет.
Чего только люди не делают ради денег.
На краю городской площади стоит лорд-губернатор колонии, достопочтенный Чарли. Стоит, наблюдает за нами. Руки скрещены на груди, ноги расставлены футов на десять. Молочницы деловито снуют по площади с ведрами молока. Сапожники, как и положено, тачают сапоги. Кузнец