– Общая картина, – провозгласил профессор. – Частности для истории несущественны. Ни доблесть, ни долг, ни верность. Историков должна занимать лишь общая картина. Ха! Антинаучная чушь! Все исторические события обусловлены влиянием сил природы на массы. Обусловлены! Монмутское сражение! Испанская инквизиция! Война Алой и Белой розы! Обусловлены силами природы! И массы! А королева Елизавета? А Коперник? А Ганнибал?
– Полагаю, лучше вам начать с начала, – предложил Теренс.
– Ab initio. Резонно, – согласился профессор Преддик. – Я пришел к реке поразмыслить над трудными местами своей монографии о Саламинской битве в Геродотовом изложении. Думал воспользоваться методом, который, по свидетельству мистера Уолтона, «дает отдых разуму, бодрит дух, гонит прочь тоску и приводит в порядок растрепанные мысли»[8]. Увы, мне было не суждено. Поскольку опрометчиво «piscatur in aqua turbida»[9].
Отлично. Очередной любитель говорить загадками и сыпать цитатами. Да еще на латыни.
– Кто-то из моих студентов, Таттл-второй, если не ошибаюсь, видел здесь у берега белоперого пескаря, когда тренировался к гонке восьмерок. Славный юноша, декламация отвратная, а почерк еще хуже, но в рыбе он дока.
– Вот, помнил же, что укладывал! – Теренс торжествующе взмахнул зеленым шерстяным одеялом. – Возьмите, профессор. Снимайте мокрое и закутывайтесь.
Профессор расстегнул мантию.
– С его старшим братом, Таттлом-первым, та же беда. Кошмарнейший почерк. – Он выпростал руку, замер со странным выражением на лице и сунул ее в другой рукав. – Сплошные кляксы в сочинениях. – Рука судорожно шарила в рукаве. – «Non omnia possumus omnus» [10] переводил как «Запрещается провозить опоссумов в омнибусе». – Наконец, крутанув рукой последний раз, профессор выдернул ее из рукава и раскрыл ладонь. – Я боялся, он ни одного экзамена не сдаст. – На ладони трепыхалась крохотная белая рыбка. – Точно, Ugobio fluviatilis albinus, – приглядевшись к находке, возвестил он. – Где моя шляпа?
Теренс передал ему конфедератку, и профессор, зачерпнув ею воды из реки, пустил туда рыбку.
– Великолепный экземпляр!.. А теперь он помощник министра финансов. Советник королевы.
Профессор самозабвенно любовался своим уловом, а я любовался профессором. Настоящий чудаковатый оксфордский дон. Тоже вымерший вид (если не считать мистера Дануорти, но его портит излишняя рассудительность); я всегда немного досадовал, что не застал золотые времена Джоуэтта и Ропера. Впрочем, и этим двоим далеко до Спунера, безбожно коверкавшего язык королевы и Шекспира. Это он как-то раз выдал отъявленному прогульщику: «Вы заработали пустоту» вместо «Вы запустили работу», а церковный гимн «Господь наш – любящий пастырь» объявил как «Господь наш – юлящий пластырь».
Безмерное восхищение у меня вызывал Клод Дженкинс, у которого дома царил такой беспорядок, что временами даже входная дверь снаружи не открывалась. Был случай, когда он сообщил, извиняясь за опоздание: «У меня только что умерла экономка, но я усадил