– Всем свободным от вахт и работ увольнение до 23.00.
Дядя Витя, уже давно свой, кричит плотнику:
– Давай мости «Новгородский» с «Костромским» доски в четыре. Вернусь – кренами проверю.
И отбыл адмиралом на рейдовом катере проститься по второму разу.
На том «Абагуре» попали мы с Сергеевичем под укоризненный перст судьбы. Через это получили вразумление.
Из первого же выхода на берег в каком-то кубинском захолустье старого юнгаша привели под руки. Спасая его от неприятностей, потащили вдоль надстройки, затем по трапу на главную палубу. Там его полностью доверили мне. В коридоре матросов стараюсь половчее перехватиться. Неисправимого в своём жанре прислонил к вечно запертой двери фотолаборатории.
Та возьми и распахнись по закону подлости, увлекая в падение обоих. Сергеевич шмякнулся в той черноте без последствий. Я же по росту никак не мог разминуться лбом с фаянсовой раковиной. От дикой боли сразу пожелал невыполнимое: больше не таскать пьяных и самому не быть волочимым. На третье, заняться наконец-то своей запущенной жизнью.
По родившемуся настроению даже перечёл несколько учебников, валявшихся по каютам. От долгого отдыха головы скучные страницы преодолевались как занятные. Вспомнил даже то, чего не знал или мимо ушей когда-то просквозило.
Возвращаясь в старушку Европу, зашли в Гамбург. Приоделись по средствам. Скромно отметились в баре с приглянувшимся названием «Оушен бойс». Ветеран купил бежевую куртку-канадку и выглядел по-журнальному стильно. В таком-то виде пожаловали в Питер, где получили новый осмыслительный урок.
На стояночной вахте нашего козырь-туза произошло недолжное. Открылось мне такое, как только в машину спустился. Предложу, думал, в заведении на Невском приход отметить.
Вот те раз! Сергеевич трёт до блеска плиты, будто помоложе бы не нашёлся. Выпирала досадная глупость только что выпущенного из училища салаги-четвёртого. Вспыхиваю с коротким запалом.
– Тоже мне линкор «Марат»!
В сердцах пнул в аут жестянку со смесью солярки и масла. Освобождённый этаким образом, грустно улыбнулся над моим наивным бунтом. Словно хотел сказать:
– Ёрничаешь, держишь марку, но всё равно потом запрягут, посчитав, за старую конягу. А ты терпи, виду не показывай. Сноси, как всякий Филиппок бездушно офицерить будет.
Сие на меня здорово подействовало. Свои выводы сделал молча.
Чин чинарём заняли столик. Оркестрик долдонит с повторами. В зале как в аквариуме: все разнопородные, разноцветные. Две молодые дамы поскучать подсели. Мы галантно принялись ухаживать. Вижу, шалуньи тайным знаком поделили нас. Одна мной, другая Сергеевичем занялась. Седой мореман был великолепен: смешил до сотрясения сложных причёсок, с эффектной раскованностью водил в танцах. К нолю в отличном настроении на разных такси продолжить знакомство разъехались.
Утром балбесно заявляюсь сразу к Рохину. Того как подменили: