Петля вокруг горла резко затянулась, мешая дышать. Он упал, яростно царапая шею.
Джексон безумно захихикал, крепко наступив здоровой ногой на веревку. Схватив палку, он начал лупить Дита, останавливаясь лишь затем, чтобы посильнее затянуть петлю, когда пленнику удавалось ее ослабить, чтобы вздохнуть.
Наконец Джексон решил, что развлекся уже достаточно, а может, просто устал. Связав запястья Дита, он пропустил веревку через полукольцо в крыше пещеры, подняв мальчика наверх.
Дит провисел так два долгих дня. Джексон подвергал его всем мучениям, какие только мог придумать затуманенный разум, включая унизительные и бесплодные потуги на педерастию.
И в течение всех этих нескончаемых часов старик визжал:
– Думал бросить бедного старика Джексона тут одного, да? Ах ты, щенок-сангари, ты что, не знал, что настоящего мужика не перехитришь?
Дит окаменел. Откуда старик знал?
Впоследствии он выяснил: Джексон был забракованным рабом и понял, что в страхе выкрикивал Дит в ночь, когда оказался в плену.
Сквозь боль и отчаяние пришло осознание: ему придется унижаться и дальше, чтобы выжить. Придется втереться в доверие, чтобы старик не выдал селению его тайну.
Добрые поступки Джексон совершал лишь ради собственной выгоды или по недосмотру. В любом случае он ни разу не упомянул о происхождении Дита.
Пока Дит висел, страдая от отчаяния и боли, у него было время поразмыслить о том, чему учили его старшие. Он начал понимать, что значит терпение.
Старику не удалось его сломить – возможно, потому, что Диту казалась чуждой сама мысль об этом. Он не мог сделать то, чего не умел.
На Родине была поговорка: «Он сангари». Это означало: «Он настоящий мужчина», только в еще большей степени подразумевало непреклонную решимость и полную непоколебимость.
Дит был сангари.
Устав измываться, старик опустил его на землю, схватил за волосы и швырнул в кучу листьев. После нескольких ударов в назидание палкой он связал Диту руки за спиной и привязал другой конец веревки к каменному полукольцу, так чтобы Дит не мог до него дотянуться, а затем снова уселся в кресло, хихикая в грязную бороду.
Дит много ночей лежал без сна, затаив ненависть и страдая от уязвленного самолюбия. Он набирался терпения и решимости, чтобы отомстить.
– Гней! – выдохнула Полианна. – Ты меня избегал.
– Вовсе нет. У меня хватало работы.
Каждый изгиб тела этой женщины, каждая пядь ее мягкой гладкой кожи пробуждали сексуальное желание. У нее был тот ненасытный вид, который свойствен лишь юным влюбленным девицам и самым изысканным проституткам. Как и у последних, взгляд ее становился пустым и холодным, будто у змеи, едва она выходила из роли. Выставив вперед бедро, словно модель, она часто и шумно задышала.
Сегодня Шторм не собирался играть в эти игры:
– Мне хотелось бы услышать все о твоих похождениях, малышка. – Он открыл дверь в ее комнаты.
Она