– Особа, что танцует с этим молодым кавалером, считается одной из первых красавиц Тулузы. При этом она еще и очень богата. Надеюсь, для жизни она выберет партнера получше, чем выбрала для танца. Бедняга только и делает, что ошибается и путает фигуры. Странно, что с такой внешностью и статью он до сих пор не научился танцевать.
Эмили, с трепетом ловившая каждое слово, попыталась сменить тему и спросила, как зовут незнакомку; но, прежде чем граф успел ответить, музыка смолкла. Заметив, что Валанкур направляется к ней, Эмили подошла к тетушке и шепотом попросила:
– Пожалуйста, давайте уйдем: здесь шевалье Валанкур.
Тетушка сразу повернулась, чтобы перейти в другое место, однако молодой человек успел приблизиться, почтительно поклонился мадам Шерон и с особым вниманием приветствовал Эмили, которая, вопреки попыткам казаться равнодушной, выглядела излишне сдержанной. Присутствие тетушки не позволило шевалье остаться, так что с подчеркнуто печальным видом он пошел дальше. Из задумчивости Эмили вывел все тот же граф Бовилер:
– Прошу прощения, мадемуазель, за непреднамеренную бестактность. Столь свободно критикуя неопытность шевалье в танцах, я не предполагал, что вы с ним знакомы.
Эмили покраснела и улыбнулась, а мадам Шерон избавила ее от необходимости ответа, заметив:
– Если вы имеете в виду того молодого человека, который только что прошел мимо, то ни я, ни мадемуазель Сен-Обер с ним не знакомы.
– О, так это же шевалье Валанкур, – небрежно вставил Кавиньи.
– Вы его знаете? – уточнила мадам Шерон.
– Знаю, но лично не знаком, – ответил синьор.
– А значит, не сможете угадать, почему я называю его дерзким: он осмелился восхищаться моей племянницей!
– Если каждый, кто восхищен красотой и обаянием мадемуазель Сен-Обер, заслуживает обвинения в дерзости, то боюсь, что здесь слишком много дерзких джентльменов, причем охотно признаюсь, что тоже отношусь к их числу.
– Ах, синьор! – с жеманной улыбкой воскликнула мадам Шерон. – Во Франции вы научились искусству изящных комплиментов, но льстить детям жестоко, ведь они принимают ложь за правду.
Кавиньи на миг отвернулся, а затем с серьезным видом произнес:
– Кому же в таком случае говорить комплименты, мадам? Было бы абсурдно льстить проницательной даме, поскольку она выше всяких похвал.
Закончив сентенцию,