Спри чувствовал нарастающую волну удара: удара высвобождающейся энергии святости и недосягаемой чистоты эманирующих сефирот – нечто подобное он прочувствовал в вулканической пещере на острове после падения капсулы.
– Они так же, как и людские детеныши, наслаждались жизнью и любовью матери, с рождения впитывая с ее молоком всю картину мироздания. Они привязывались к ним, слушали их и обожали, – продолжала девушка. – Поэтому так велико и неугасаемо горе потери близких, как и для нас – людей. Но если на похороны отца, сына, матери или дочери придет только ближайший круг родственников – к тому же, большинство из них явится просто, чтобы соблюсти церемониальную формальность, – то, когда наши младшие братья по планете придают тело сородича земле, собирается не только лишь род, но и вся стая. Будто в последний путь проводится не опустевший физический сосуд близкого по крови, а стоящая за ним личность – воплощение ее трансцендентно духовной утраты созывается к месту прощения мириадами лап, избитых километровой дорогой. Если люди будут повернуты спинами к понятию ценности каждой отдельной личности, то все мы неминуемо вымрем в одиночестве.
Крео Спри мог трижды опровергнуть и даже выставить пару колких контраргументов, но не стал: мужчина узрел, как фантасмагорично потустронними мазками рисующаяся на его глазах картина начиняла речь Бэи спиритической солидарностью – реальность происходящего принадлежала только ей, и мужчина был априори неправ. Любое пущенное им копье зазубренного на холодных улицах прагматизма ломалось о щиты фантастического света, обретающего живое природное зарождение. Девушка продолжала речь.
По протянутой руке скалистого выступа мирно шла великовозрастная обезьяна: это, однозначно, был мандрил. А, может, от дичайшего ярма усталости Спри все это казалось. Примат седеющей лапой подталкивал постоянно запинающийся комок песчаной шерсти. Может, забытая буси-до реминисценция, полная теплых цветов, мультипликационных вставок, пыталась прорваться через материю реальности. Пушистая крошка шагала на своих четырех лапах сперва не уверено, но когда оказалась у утеса, то не преминула мужественно сигануть на самую кромку взлетной полосы. Спри слышал этот зов природы, эхом кличущий неравнодушные сердца по обагряемой рассветом саванне. Ворс травянистых ковров бесшумно уминался подступающими зверьми заповедника: это были не только представители семейства кошачьих. А, возможно, никаких других животных видов, кроме прайда, здесь и не было – иначе бы львы их всех растерзали; буси-до чувствовал, чувствовал, как нечто глубоко закопанное в лабиринтах памяти уже почти прорвалось наружу, сказание о прискорбной потере и громком возвращении. Крео также ощутил в сердцебиении веток и грунта стук шаманских посохов, которые могли повелевать небом – их таинственные носители принадлежали к этносам,