– И ты?
– Я решила, что Бог троицу любит. Но сказала, что не начну переводить, пока не выплатят авансом хотя бы половину от стоимости третьего перевода. «Да! – кричит. – Да! Александр Иванович согласен на все ваши условия, но отчёт будет готов не раньше чем через неделю. Вам придётся перевести пятьдесят страниц за два-три дня. Прошу вас, высвободите для этого время, откажитесь от других переводов, возьмите отпуск!» Я так и сделала, отказывалась от любой, даже очень выгодной работы. Через неделю начала им звонить. «Нет, – говорят, – отчёт ещё не готов. Позвоните завтра». А дней через десять эта дамочка сухо сказала: «Извините за беспокойство, мы справились своими силами».
– Да, – прочувствованно сказала Зойка. – Пожалуй, это стоит моих анализов. Посмотри, там икры не осталось? Нет, конечно! Тогда пошли отсюда.
– Подожди, я хочу купить альбом этого художника.
– Продолжаешь поддерживать бизнес Александра Ивановича?
– При чём тут его бизнес? Просто художник замечательный. Этот альбом я папе подарю, читать ему уже трудно, пусть смотрит иллюстрации, ему понравится, я уверена. А главное, я скажу папе, что в этот альбом, а частично и в картины вложен мой труд. В размере трёх переводов.
Ирина Владимировна сидела на конференции в музее Чехова и с интересом прислушивалась к докладам. Она была не литературоведом, а доцентом архитектурного института и на эту конференцию попала по приглашению знакомой критикессы. Ирину Владимировну попросили рассказать о дружбе Чехова с архитектором Шехтелем.
Почти все доклады нравились Ирине Владимировне, но читали их исключительно пожилые или совсем старые литературные дамы с хмурыми, сердитыми лицами. И одеты они были, будто в униформу, в нечто линяло-серое, «немаркое», как когда-то говаривала бабушка Ирины Владимировны. Да и погода не радовала: конец февраля, за окном обрыдлая московская слякоть. Солнце робко пыталось выглянуть из-за туч и сразу пряталось, словно испугавшись собственной дерзости. Антон Павлович как всегда грустно смотрел со своего большого портрета на стене. «Это неудивительно, – думала Ирина Владимировна, – профессии музейщиков и литературоведов становятся, к сожалению, анахронизмом. Молодых сюда не заманишь. Сколько же они получают, бедные? Наверное, всем приходится где-то подрабатывать, преподавать…»
Вдруг на кафедру впорхнула девушка в алой шёлковой блузке и заговорила о чеховской драматургии с таким воодушевлением, что все невольно заулыбались. «Оказывается, молодёжь всё-таки идёт в чеховедение, – обрадовалась Ирина Владимировна. – Ведь ей лет двадцать пять, не больше. Да ещё такая красавица! И какой вкус – любой нашей так называемой “стильной” дизайнерше сто очков вперёд даст. Только на что она живёт? Наверное, родители помогают».
«Надежда