мир без души довольно хрупкий.
Стоит церквушка, как кулич,
веками грешным душу грела;
искусно выжженный кирпич
венчал себя глазурью белой.
Вечерний звон очаровал
наивным перебором меди.
О том, кто в мозг свой ум внедрял,
я думал как о людоеде.
Природу нам не заменить,
и всяк живёт своею жизнью.
Заставь мартышку говорить,
лоб расшибёт на атавизме.
И в ней отсутствует душа.
Но почему природа плачет?
Знать, жизнь не стоит ни гроша.
Но тот же зверь готов дать сдачу.
Облагораживает ум
душа в своих благих порывах.
О, сколько звон наводит дум!
Здесь жизнь во всём нетороплива.
«Мне обещаешь много тела…»
М.Т.
Мне обещаешь много тела,
но мне до этого нет дела.
В себя ты погружаешь руки:
промежность исцелить от муки.
Туманит ночь под фонарями стужу
Не угодить бы ненароком в лужу:
в России тускло светят фонари.
Но кто о мелочах подобных тужит?
Ах, угодил всё ж – чёрт их побери!
Туманит ночь под фонарями стужу.
Скорей в тепло б, продрог я до мозгов.
А дождь промозглый обещает ужин,
бефстроганов с картошкой для богов.
Считаю деньги при фонарном свете,
само кафе потребует того;
такое есть с апломбом на примете,
им дорожу я более всего.
За деньги что ни сделают красотки,
из них одну глазами пригласи,
охочую до ласки и до водки,
такой мне невдомёк сказать «merci».
Кафе для всех нас маленькая радость,
особенно, когда промозглый дождь.
Всё ж водку подают – какая гадость!
А там, где сказка, там и скрыта ложь.
Но я иду – мне некуда деваться!
Тоска и ночь, и морось, словно мразь.
И не упасть мне надо постараться,
и там, в кафе, мне не ударить в грязь.
Читать стихи до самого рассвета.
Играть в любовь, чтоб душу отогреть.
Но нынешний Олимп не для поэтов:
как на богов, смотря, благоговеть.
Но я читаю тем, кто мне кивает
и говорит: «Ты истинный поэт!»
И всё же у меня в душе светает.
Признание? Конечно! Спора нет.
«Кресало и трут – искры бегут…»
Кресало и трут – искры бегут
из-под того же пера!..
А где всего лишь обыденный труд —
звон щепы и топора.
И не был ли замешан здесь Шекспир?
Кричит душа и нервы на разрыв:
куда девалось прежнее моё?
К седой зиме себя приговорив,
на карту ставит лебедь бытиё.
И он, как я, наивен, не секрет,
и он брюнет, как в молодости